Потом была победа

Лейтенант Нищета и трое разведчиков, посланные Барташовым на подмогу, помогли отбить еще один натиск немцев. Автоматчики попятились в глубь березняка.

— Бей их, ребята! — надрывно закричал лейтенант-связист, который уже бросил бесполезный пистолетик и стрелял из винтовки, взятой у убитого. — Круши!

Он вскочил во весь рост. Растрепанный, свирепый, со сбившимся багровым бинтом, в разорванной гимнастерке, он выставил наперевес винтовку без штыка, собираясь кинуться врукопашную, но одинокий выстрел сбил его на землю.

Стрельба из глубины березняка стала затихать. Это и обрадовало и встревожило Николая. Неужели немцы, наткнувшись на сопротивление, решили отказаться от нападения на медсанбат?

* * *

Оберст, командовавший отрядом, направленным для атаки и разгрома медсанбата, не очень верил, что многотысячная колонна, даже усиленная танками и бронетранспортерами, сможет пробиться по шоссе. Безуспешный бой с заслоном подкрепил сомнения оберста, командира зондергруппы, занимавшегося такими делами, за которые русские без долгих рассуждений вздергивают на подходящей перекладине. Оберст обрадовался, когда ему приказали атаковать медсанбат. Он взял с собой две сотни надежных солдат, опытных и решительных. Сбил их клином и нацелил в лощину, огибавшую пригорок, где находился медсанбат. Прихватил с собой и тех прибившихся к колонне солдат, которые сообщили о местонахождении медсанбата. Солдаты знали, что лощина за пригорком упирается в сосновый бор, уходящий на юг от шоссе.

«Там, где нет дороги медведю, пройдет лисица», — так решил оберст. Наплевать ему на приказы этого золоченого фазана, командовавшего колонной прорыва. В такой заварухе каждый сам себе командир.

Приказав полусотне автоматчиков атаковать медсанбат, оберст основное ядро нацелил для прорыва по лощине. Замысел его удался. Русские, оборонявшие медсанбат, были связаны атакующими автоматчиками, и отряд почти без потерь прошел лощиной опасный участок и направился к лесу, кромка которого виднелась в километре.

Оберсту повезло. Если случится, что группенфюрер уцелеет, то не сможет обвинить его в нарушении приказа. Когда обходили пригорок, один фельдфебель приметил в глубине березняка белые халаты. Десять автоматчиков, направленных оберстом, обнаружили в кустах раненых русских. Автоматчики пристрелили двух осатаневших сестер, открывших стрельбу из револьверов и кинувших гранату с невыдернутой чекой, потом расстреляли русских раненых, лежавших среди кустов на носилках.

Оберст приказал отвести автоматчиков, атакующих медсанбат. «Там, где не пройдет медведь, герр группенфюрер, прошмыгнет лиса. Ауфвидерзейн! Бейтесь лбом о заслон русских на шоссе, а мы незаметно скользнем в сторону и постараемся пройти тихонько, без шума. Будет шум, лисица превратится и в мышь и в змейку, которой хватит и самой неприметной щелочки, чтобы выбраться на свободу».

На шоссе шел бой. Расчет группенфюрера, что русские после ультиматума кинутся оборонять медсанбат и откроют дорогу, не оправдался. Не удалось исправить под огнем и мост, чтобы бросить в атаку танки. Саперов в колонне не оказалось, а случайно подвернувшиеся группы, которые бросили на ремонт моста, действовали неумело и были истреблены.

Атака, поддержанная огнем танков, была отбита. Автоматчики отошли под прикрытие леса. Подгоняемые окриками командира колонны, офицеры организовывали новую группу для атаки, безжалостно вытаскивая из машин и бронетранспортеров всех, кто попадался на глаза.

— Аллес! — орал группенфюрер и гулко хлестал ивовым прутиком по зеленой коже генеральского пальто. — Аллес!

Он собственноручно пристрелил какого-то тучного майора с авиационными погонами, который, вместо того чтобы подчиниться приказу, вытащил гестаповский жетон и сунул его под нос группенфюреру.

— Швайн, — жестко сказал группенфюрер и передернул затвор «вальтера», загоняя в ствол патрон. — Ферфлюхте дрек!..

И, приподнимаясь на носках, пронзительно закричал:

— Аллес!

Новая атака не состоялась. В той стороне, где уцепились за лесок остатки русского заслона, послышался нарастающий шум.

— Панцер! Панцер, герр группенфюрер! — отчаянно закричали наблюдатели.

Командующий колонной прорыва махом взлетел на бронетранспортер, где был устроен наблюдательный пункт, и увидел в стереотрубу русские танки с десантом автоматчиков.

— Айн, цвай, драй, — стал считать группенфюрер.

Когда счет дошел до десяти, эсэсовский генерал вытащил из кобуры пистолет, сунул в рот холодное дуло и медленно нажал на спуск.

Бежать было жарко. Лил пот, ошалело колотилось сердце. Ветки больно хлестали по лицу, по плечам, цеплялись за ремень автомата, хотели остановить, задержать. Ноги спотыкались о корни, о валежник. Заросли шиповника, как колючая проволока, рвали комбинезон.

Орехов напролом ломился через лес к опушке, где последний раз видел Валю.

Возле молодых рябин с родником ее не оказалось. На земле желтело полдесятка стреляных гильз. Смятая трава и потревоженная осыпь хвои привели его к искрошенному пулями пню. Там он увидел убитого немца. В тусклой каске темнело отверстие, затылок и шея были залиты кровью.