Потом наступит тишина

«Это не дневник, товарищ генерал. Просто делаю кое-какие пометки. Что же касается исключительности, то вы сами как-то сказали, что не каждому поколению выпадает такое счастье, как нам».

«Да, говорил… А мне мог бы почитать свои записи?»

«Нет, товарищ генерал», — отвечаю я не раздумывая.

«Почему?»

«Слишком уж они личные».

«А отцу прочитал бы?»

«Тоже нет, товарищ генерал. У каждого есть свое самое заветное, дорогое только ему».

«У всех у вас готовый ответ для генералов, — сказал Векляр. — Небогатый материал для дневника».

Генерал провел ладонью по лбу.

Что же, черт побери, его интересует?! Что хотел услышать от меня? Сижу вот и гляжу на него: здоровый мужик, глыба, а не человек. Целая дивизия у него на плечах, тысячи разных дел, к Бёслицу подходят немцы. А он невозмутим.

«Твой отряд действовал на люблинской земле?»

«Так точно, товарищ генерал».

«Все время?»

«Два года в северных районах воеводства».

«Знал, наверное, многих людей?..»

«Конечно, — отвечаю, — знал ребят из своей роты, да и из других тоже».

«А о таком, по фамилии Олевич, не слышал?»

Напрягаю память.

«Нет, кажется, не слышал. А вы не помните его подпольную кличку? В то время мы редко знали друг друга по фамилиям».

«Не помню, — ворчит Векляр. — Ну и что стало с ребятами из твоей роты? Тоже вступили в Войско Польское?»

«Не все, товарищ генерал. С остальными потерял связь».

Не буду же я ворошить прошлое. Зачем?

«Наговорили вам, наверное, в лесу черт знает что о нашей армии?»

«Было такое», — отвечаю я неохотно.

Все-таки ему от меня что-то нужно. Создается впечатление, что он ходит вокруг да около, не спрашивает самого главного или, наоборот, когда задает какой-нибудь вопрос, уже знает, что я буду отвечать не так, как ему хочется. Мы оба похожи на неразговорчивых людей, которые никогда ни в чем не могут договориться. Глядя на своего генерала вблизи, все больше убеждаюсь в том, что люблю его. Но если бы я даже рассказал ему все, что произошло с нами, не со мной, а с такими, как я, и выложил бы ему все наши аргументы, это бы ничего не дало. Он их знает, но не хочет понять.

«А скажи-ка мне, Казик, — спрашивает генерал, — не приходилось ли в самом начале твоей службы в Войске Польском, когда был еще совсем зеленым, пережить такой момент, когда тебе было плохо, одиноко, что хотелось…»

«Дезертировать? — прервал я его. — Вы мне не доверяете, товарищ генерал?»

Векляр стукнул кулаком по столу:

«Доверяю, но не выводи меня из себя, я хочу просто знать, как вот такие, как ты, чувствуют себя в нашей армии. Что их волнует, что им нравится…»

Я улыбаюсь:

«Вы, наверное, имеете в виду политическую сторону этого дела. Перед отправкой на фронт мне часто задавали такие вопросы, сейчас уже не задают. А я мало думал о политике, я же был рядовой партизан…»

«Но ведь вы задумывались тогда, в лесу, о своем будущем? Ну хотя бы о том, какой будет Польша?»

«Не очень, товарищ генерал. Больше думали просто о Польше».

«Так. И во всем верили своим командирам?»

«Как бы это вам сказать, товарищ генерал! Я никогда об этом не задумывался. Может, те, кто был при штабе… А мы что… Ходили на задания туда, куда нам приказывали…»

Векляр, казалось, совсем поник. Вздохнул, взглянул на часы.

«Туда, куда приказывали, — повторил он. — Видишь ли, Казик, — добавил неожиданно мягко, — ты не удивляйся, что я возвращаюсь к этой теме. Я не хочу силой добиваться от тебя признаний, ты и так расскажешь мне то, что считаешь нужным. Такие люди, например, как я, которые долго не были в стране, ко многим вещам относятся в целом правильно, но весьма прямолинейно. В то же время… Впрочем, не об этом речь… Видишь ли, меня интересует не столько политическая сторона дела, сколько личные переживания…»

«Об этом не расскажешь, товарищ генерал».

«Знаю. Можешь идти, Казик».

Я вышел из комнаты. Ночь была темной и тихой. Меня всегда настораживает такая тишина, но сегодня, кажется, ничего особенного не должно произойти…»

6

Заканчивался понедельник, шея двенадцатый час ночи, только что на западе взлетели ракеты, и разведчики, поднявшись на высоту за городом, припали к земле и замерли. Они видели перед собой неясные очертания кромки леса, вырванные из темноты верхушки деревьев напоминали желтоватый лунный ландшафт. Город лежал в долине, охраняемый темнотой и тишиной…

В одноэтажном, похожем на монастырь здании школы, где расположилась санитарная рота, одиноко сидит капрал Ева Крачиньская. В огромной комнате, посреди которой стоит большая деревянная кровать, вдоль стен выстроились столы, изрезанные перочинными ножами и залитые чернилами. Она сидит и ждет, хотя уже и так ясно, что ждать бесполезно.

«Если бы он захотел прийти, то пришел бы уже час назад… Можно подсчитать: из батальона Свентовца я шла минут двадцать, не больше… Предположим, что его рота находится дальше штаба батальона, можно набросить время на ужин — на все ему потребовалось бы не более полутора часов. За это время он мог спокойно прийти и даже вернуться в батальон…»

Как же это случилось? Она не может припомнить того разговора, слова перемешались в ее голове…