Потомки

— Нравятся, — отвечает Алекс. — Это я им почему-то не нравлюсь. Никогда обо мне не вспоминают. — Она глубоко задумывается, а когда вновь вскидывает на меня глаза, в них стоят слезы. — Я никогда не могла этого понять, честное слово. Мне всегда с ними плохо. Наверно, я просто не люблю общаться с девчонками.

— Совсем как твоя мама.

Мне хочется спросить у Алекс, что она нашла в Сиде. Он идет впереди, подняв руку, в которой что-то держит, а Скотти подпрыгивает и пытается это что-то достать. Сид вновь ожил. Я не спрашиваю Алекс, что она в нем нашла, — боюсь, что, увидев мою неприязнь, она прилепится к нему еще сильнее. У подростков всегда так. Лучше сделать вид, что Сид нисколько меня не интересует и что мне не хочется утопить его в море при первом удобном случае. Что-то в этом парне не так. Вернее, в нем все не так, только заметил я это лишь сегодня в машине. Он так странно притих, будто воды в рот набрал.

Алекс сидит в кресле на балконе нашего номера. Я отодвигаю стеклянную дверь и перехожу из кондиционированной прохлады на теплый воздух. Алекс курит сигарету; я сажусь в соседнее кресло и наблюдаю за ней с ностальгической грустью — не по курению даже, а по тем временам, когда я еще курил. В восемнадцать лет я и представить себе не мог, что когда-нибудь у меня будут такие проблемы. Насколько все-таки проще быть плохим отцом! Сидеть бы сейчас рядом с дочерью да покуривать, а еще выставить рядом батарею бутылок из холодильника и попивать себе, что понравится, а потом швырять пустые бутылки в бассейн. В молодости, когда я только начинал задумываться о женитьбе, мне казалось, что дети — это все равно что приятели по колледжу, с которыми можно играть и дурачиться.

— Хватит курить, — говорю я.

Алекс делает последнюю затяжку, затем ловко тушит сигарету о подошву сандалии. Раньше это привело бы меня в восхищение. Теперь этот жест меня обнадеживает — мне хочется думать, что у нее все будет хорошо.

— Ты могла бы курить «лайтс»[43], как Сид, — говорю я.

— Могла бы, — соглашается она.

Алекс забрасывает ноги на перила балкона и качается на двух ножках кресла. Сейчас она очень похожа на свою мать. Джоани никогда не могла сидеть на стуле на всех четырех ножках.

— С мамой все в порядке, — докладываю я. — Я звонил в больницу, мне сказали, что она дышит и, вообще, пока держится.

— Хорошо, — кивает Алекс.

— Скотти начала тебя слушаться, — говорю я. — Ты молодец, спасибо тебе.

— Ей еще долго придется вправлять мозги.

— Она же ребенок. Ничего, она со временем выправится. Скотти — славная девочка.

— Меня беспокоит Рина, — говорит Алекс. — Скотти только о ней и говорит. Знаешь, что она мне рассказала? Что один раз Рина позволила какому-то парню потрогать языком ее «дырку». Так и сказала: «Лизнуть мою дырку».

— Господи, что творится с детьми?

— А еще она сказала, что родители Рины обещали, что, когда той исполнится шестнадцать, ей позволят сделать силиконовые груди. Они считают, что к этому времени период созревания заканчивается.

— Рина та еще девица, — говорю я. — Ты заметила, какой у нее вид?

Мне нравится болтать с девчонками и обсуждать, у кого что не так. Я кладу ноги на перила балкона и осторожно откидываюсь в кресле так, чтобы оно встало на две ножки. Наш отель расположен на склоне горы; где-то далеко внизу виднеется водная гладь залива и крошечные человечки; белые барашки волн похожи на звезды в синем небе. Слева тянется бесконечное, уходящее за горизонт побережье Напали. Алекс сердито смотрит на океан, словно тот в чем-то виноват.

— А как насчет тебя, Алекс? С тобой все в порядке? Ты не… употребляешь, правда?

— Я? Употребляю? Господи боже, папа, иногда ты ведешь себя как полный дебил!

Я не отвечаю.

— Нет, — немного помолчав, говорит Алекс. — Я не употребляю.

— Совсем? — спрашиваю я. — От Сида пахнет травкой.

— То Сид, — говорит Алекс, — а то я.

— Значит, ты окончательно порвала с наркотиками? Разве это не трудный и длительный процесс? Не своего рода болезнь и все такое?

Я думаю о том, что мы ни разу не водили Алекс на медицинское обследование, чтобы проверить, действительно ли она перестала принимать наркотики. Она убеждала нас, что справилась с этой проблемой, а мне было легче поверить ей и не вспоминать о том, что она искусная лгунья.

— Никакая это не болезнь, — говорит она. — Нет, болезнь, конечно, только не в моем случае. Я не наркоманка.

— Значит, ты больше не употребляешь?

— Не употребляю. Подумаешь, большое дело! Дети употребляют наркотики, потом бросают. Кроме того, вы же сами отправили меня в интернат, ты что, забыл? Где мне там брать наркотики? Думаю, мама знала, что делает.