Потомки

Я мог бы сказать Скотту, что деньги не сделают мою жизнь лучше; смерть его дочери сделает ее лучше. В глубине души я знаю это. Я не хотел того, что произошло, я не желал жене зла, но сейчас, когда это случилось, сейчас, когда я знаю, что будет дальше, я уверен, что дочери это переживут и станут сильными, интересными людьми, а я буду им хорошим отцом, и у нас будет счастливая жизнь, гораздо лучше той, к которой мы привыкли. Мы будем счастливы. Джоани. Прости нас.

— Я не смог выбрать покупателя. — говорю я Скотту. — Сделка не состоялась.

Девочки изучающе смотрят мне в лицо. Алекс улыбается. Не знаю почему, не знаю, что значит для нее мое решение, но я рад получить ее одобрение.

— Я оставил землю в семье, хотя это и станет для нас еще одной занозой в заднице. Придется много работать.

— Это меня не касается. — говорит Скотт.

Мне хочется крикнуть, что и меня волнуют совсем другие проблемы, что сейчас мне приходится думать за всех, что моя жизнь неожиданно нанесла мне удар, но я устоял на ногах.

Скотт встает и подходит к Джоани. С видом знатока разглядывает цветы, словно книги на полке, и вдруг смеется:

— Держу пари, все чуть не лопнули от злости, когда ты им это объявил.

В его голосе слышится гордость.

— Точно. Могу представить, что́ они там говорили, когда я ушел.

Хотя мой поступок абсолютно допустим с точки зрения закона, я все же не гарантирован от неприятностей, какие может устроить какой-нибудь адвокат, который вполне способен найти слабое место в моей позиции и вцепиться в меня мертвой хваткой.

Элис смотрит на журнал Сида. У нее огромные, как у совы, глаза.

— Пойдем? — спрашивает она.

— Нет, мам. — отвечает Барри.

— Почему? — спрашивает она.

— Потому что…

— Да, Элис. — говорит Скотт, — нам пора.

Он складывает руки и обращает взор на свою дочь. Девочки с тревогой смотрят на меня.

— Девочки, — командую я. — Сид!

Я киваю на дверь. Все вместе мы выходим в коридор.

— Он прощается? — спрашивает Алекс.

— По-моему, да, — отвечаю я.

В коридоре мы проходим несколько шагов в одну сторону, разворачиваемся и идем в другую. Только Скотти стоит на месте и смотрит на деда. Через некоторое время мы не выдерживаем и тоже становимся в дверях, хотя и делаем вид, что смотрим куда-то в конец коридора. Скотт стоит с закрытыми глазами, а его рука лежит на плече Джоани. Скотт молчит. Барри стоит рядом, глядя на отца со страхом и почтением.

— Он читает молитву? — спрашивает Сид.

— Нет, — отвечаю я.

Элис отходит от постели дочери, Скотт смотрит на нее, потом на дочь, зажимает рот ладонью и зажмуривается. Затем открывает глаза и кладет ладонь дочери на лоб, гладит ее волосы. После этого подходит к Элис, берет ее за руку и ведет к двери. Мы дружно делаем шаг в сторону. Скотт бросает на меня мимолетный взгляд и уходит. Мне знаком этот взгляд — обычно так смотрит на меня адвокат проигравшей стороны после процесса. В этом взгляде и раздражение — вот черт, как ему это удалось? — и твердая уверенность в том, что мне просто чертовски везет.

41

После ухода Скотта Джоани как-то меняется. Словно прощание с ним приблизило ее к небытию, и на нее тяжело смотреть; я знаю, что родители никогда больше ее не увидят. Все вокруг будто бы изменилось. Мы стоим в коридоре. Мы ждем, когда Барри простится с сестрой.

— Дедушка нас еще любит или нет? — спрашивает Скотти.

Я и сам об этом думаю. Будет ли Скотт поддерживать с нами связь? Впрочем, это зависит от меня. Мне придется заботиться о том, чтобы внучки время от времени виделись с дедом. Придется следить за тем, чтобы о нем кто-то заботился. Теперь он тоже мой, хочешь не хочешь. Удивительно, но у моих девчонок совершенно одинаковые прически. Раньше я почему-то этого не замечал: у обеих волосы разделены на пробор и зачесаны на правую сторону.

— Разумеется, любит. Просто ему больно. Когда человеку плохо, он может сказать лишнее.

Сид смотрит в сторону, на двери лифта; это меня отвлекает.

— Ну, я пошел, — говорит Барри, выходя из палаты.

— О’кей, — отвечаю я, едва не брякнув: «Уже все? Так быстро?»

— Может, я еще вернусь, — говорит он. — Мне нужно прийти в себя. Я потом еще вернусь. Но сейчас мне нужно уйти.

— О’кей, Барри, — говорю я.

Он обнимает сначала меня, потом девочек.

— Можно делать все что угодно, — говорит он им. — Поступать так, как считаешь нужным, но нельзя давать волю гневу. Это очень некрасиво.