Потому, что люблю

Устроились они с Алешей неплохо. Женина мать уступила им свою комнату, а сама перебралась в проходную, служившую одновременно и столовой и гостиной. Неудобно, что деньги за квартиру не берут. Женя обиделся, когда Алеша завел разговор о плате: «Я жактовскими квартирами не торгую! Обживешься, сабантуй устроишь, бригаду позовешь — это и считай платой!»

Вчера они провели вечер с Серафимой Антоновной: было ровно два года, как она похоронила своего мужа— Жениного отца. Алеша принес конфет, а Женя ушел из дома. В такой-то день!

«Не могу, Еажные дела...»

— Он почти никогда дома не сидит,— вздохнула Серафима Антоновна. — Я привыкла... Скучно ему со мной, дело молодое...

Она рассказывала о своем муже, весь вечер рассказывала:

— Я до сих пор Гришину подушку рядом кладу. Потянусь к нему, сонная, а рука в холодную стенку уткнется... Вы уж извините, что я о своем да о своем.

— Пожалуйста, рассказывайте! — в один голос попросили Надя и Алексей; они понимали — женщине хочется в такой день рассказать кому-то о своей жизни, вспомнить дорогого человека.

— Привезли к нам в госпиталь обгорелого танкиста. После операции положили в мою палату. Голова сплошь забинтована, только щель для рта... Поставили врачи Гришу на ноги, но зрение не вернулось. Мне доверили отвезти слепого танкиста к его родственникам — одна тетка у него осталась,— я и повезла. Пришлось заночевать у них. Слышу ночью разговор тетки с мужем: «На что он нам сдался, слепая обуза! Руки связал!..»

Возвратилась я в госпиталь, а душа покоя найти не может. Как там Гриша? Прнгшкла к нему, не хватает мне его, жалко до слез, так и с.чышу постоянно: «На что он нам сдался, слепая обуза! Руки связал!..» На Гришину койку раненого грузина положили, совсем еще мальчик, такой красивый! Ранение в живот. Не выжил... Сколько людей умерло на моих глазах, да хоть бы старые или больные, а то ведь молодые, здоровые, минуту назад богатырями были, а пуля, будто коса цветок...

Человек убивает человека. Как зверя! Сердце кровью обливалось...