Потрясение

Когда Лайсве берется петь детям свои сказочные песни, это может длиться несколько часов. Ее истории многослойны; их персонажи – животные и природные стихии, черепахи, змеи, деревья и черви, и всегда есть вода. Всегда есть герой по имени Астер – по ночам он забрасывает на небо звезды; героиня по имени Аврора – та вызывает зарю и рассеивает белые лилии по полям, где прошла война; герой по имени Джозеф, ласково накрывающий всё и вся одеялом ночи. В каждой истории есть герой по имени Кем, красивый мужчина с лицом и шеей, на которых начертана карта нового мира; он символизирует превращение и перемены. Есть героиня по имени Эндора, залечивающая раны между людьми, и герой по имени Дэвид – он иногда превращается в ласточку.

Лайсве спрашивает детей, кем те хотели бы стать, случись им играть этих героев в спектакле.

Кто хочет быть Астером, взявшим в жены море и изменившим очертания материков?

Кто хочет быть Кемом, чье тело – карта возможностей?

Кто сможет сыграть зарю?

Кто станет Дэвидом-ласточкой?

А Эндорой? Та любит крепкое словцо!

Кто из вас сможет стать прекрасными лилиями – сотней ладоней, в которых заключен свет?

Кто сможет стать Джозефом, укрывающим людей в объятиях, как теплое одеяло?

Кто станет ходячей рыбкой тиктаалик?

Каково это – подтянуться и выползти на землю из воды, отталкиваясь коленями и локтями? Лайсве так делала. Она выползала на землю из Нарроуза, из рек, океанов, ручьев и озер. Иногда ее тянуло просто упасть в грязь и начать двигаться безо всякой причины – просто для удовольствия. Отталкиваясь коленями и локтями.

Отличалось ли первое наземное дыхание рыбки тиктаалик от остальных? Был ли ее вдох длиннее обычного, хотелось ли ей его продлить? Вертела ли она головой на своей длинной шее и хотела ли ее голова увидеть больше, хотя зад и хвост тянули рыбку обратно в воду? Открывала ли она рот? Закрывала ли? Ощущала ли что-то, что не могла пока выразить словами? Закрывала ли глаза от восторга или растерянности, когда воздух окружил ее со всех сторон? Навострились ли ее чешуйки от любопытства или ныли от тоски по дому? Что влекло ее? Голод? Слепая тяга? Случайное расположение звезд? Слышала ли она зов? А когда наконец ее дугообразное тело повернулось обратно к воде, к нашему общему осязаемому голубому прошлому, испытала ли рыбка облегчение или уплыла прочь неохотно?

Воображение Лайсве раз за разом рисует эту картину – миг, когда тиктаалик ступила на землю и задержалась там; ее неспособность рассказать свою историю.

Вечером дети заходят в дом послушать сказку; их голоса и лица обращены к ночному небу. Они придумывают названия новым созвездиям.

Говорят, иногда киты подпевают песням Лайсве в воде; их крики вплетаются в ее истории. Говорят, если бросить монетку в воду и загадать желание, оно может стать началом целой эпохи. Заключенные друг в друге бесконечные истории обеспечивают себе выживание.

Но Микаэль считает, что пищу для воображения можно найти в чем угодно – в улыбке на лице рабочего в конце трудового дня, посвященного строительству будущего для будущих неизвестных людей; в лице ребенка, который верит во что-то большее, чем он сам, в красоту, которую можно зажать в ладони, как целый мир, как маленький стеклянный шарик.

В свободу.

Кода

В клетках мы стараемся заботиться друг о друге. Через две недели я перестала думать, когда мы сможем принять душ, когда у нас будет чистая одежда, зубная щетка, кровать. С нами были дети – двухлетние, трехлетние, без взрослых. Одному мальчику одиннадцать; он заботится о своем трехлетнем брате. Он так устает, что спит на ходу. Есть девочка двенадцати лет; она заботится о четырехлетней девочке, которую не знает, делится с ней едой и защищает, если кто-то ее обижает. Младшая девочка еще в подгузниках. Старшая их меняет. Если кто-то простудится, его отводят на матрас в камеру для больных. Иногда у кого-то из нас поднимается температура. Но никто не измеряет нам температуру, прижав ко лбу ладонь. Когда я заболела гриппом – если это был грипп, – в нашей цементной клетушке было еще двадцать семь детей, и у всех была температура; некоторые дрожали, и все спали на полу на общих матрасах. Никто за нами на ухаживал. Иногда нам давали таблетки, но чаще нет.