Потрясение

– Я оставил ее там, в новом городе. И хочу, чтобы вы ее нашли.

Он отогнул воротник и повернулся, показывая Лилли место на шее, где ничего не было. – У нее есть маленькая татуировка, вот здесь, сзади, на шее. Я сам ее сделал – иглой, раскаленной на огне, и чернилами. Там написано ИНДИГО. Она плакала, но совсем чуть-чуть. Как будто знала, что так надо. Я бы никогда не сжег ее в том подвале, но я выжег на ней слово, чтобы оно было у нее и никто не смог бы его отнять.

Лилли тоже было кое о чем известно. Из его дела. Она не могла сказать ему об этом, но Микаэль и так все понял.

– Я слышал про детский череп, который нашли в подвале. Я не знаю, кому он принадлежал и что это был за ребенок. Но я знаю, что написано в полицейском отчете. Может, кто-то убил своего ребенка, потому что не мог его прокормить. Я не знаю. В нашем доме люди вечно делали всякое за деньги. Один албанец продал свою жену, совсем еще девочку.

– В отчете было написано, что меня видели с ребенком, но меня никто не видел. Кроме отца.

– Я хочу, чтобы вы ее нашли. Я оставил ее на пороге дома с голубыми стенами. Там они меня схватили. Это должно быть в моем деле. Я все им рассказал, но здесь никто мне не верит. Идите и отыщите ее. Он собирался ее забрать. Мой отец был зверем. Но лишь по отношению к детям. Понимаете? Мой отец – на самом деле мне не отец. Он украл меня. Забрал еще ребенком, чтобы продать. Но никто не захотел меня купить. Он был проклятым вором.

Микаэль ударил ладонями об стол – громко, так, что услышала охрана. Взял со стола перекрученную серую веревку пуповины, спрятал под рубашку и взглянул на Лилли, умоляя признаться, откуда та у нее.

Она не собиралась признаваться. Она также не знала, как ей распорядиться его рассказом. Кто ему поверит?

Воздуха в комнате вдруг не осталось, словно его весь высосали.

Лилли ощутила себя подвешенной в пространстве и времени между своей жизнью и его, между приемными отцами и отцами – военными преступниками, между потерянными сыновьями и дочерьми, разрубившими узы с семьей. Подумала о матерях, брошенных умирать после того, как дети покинули их чрева. Затерявшихся в пучине времени и географии.

Брат.

А что, если не было никакого младенца? Что, если Микаэль, жестокий подросток, выдумал историю о потерянной девочке, чтобы спасти свою шкуру; солгал, чтобы стать мужчиной и творить насилие?