Поцелуй чудовища

Вадим не Чу, но тоже отделать может знатно. По крайней мере, вышвырнуть его с работы Вадим точно может. А Чу, узнав в чем дело, еще и пинка всадит в зад, чтоб по ступеням летелось быстрее. Особенно если Мара вцепится в Олечку.

Но Мара не пришла.

Пал Саныч напрасно караулил ее едва ли не на вахте, попивая кофе в таких количествах, что сердце его, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Рискуя нарваться на выговор, рискуя попасться на глаза Чу — он все равно поджидал Мару, и его руки тряслись.

Он выдумывал горячие, красноречивые оправдания, целые речи, которым позавидовал бы и вождь мирового пролетариата. Он раз за разом воображал, что скажет Маре, чтобы остановить ее. Пал Саныч извелся, похудел, нервно реагировал на малейший шум и все же выхватил выговор и лишение премии от Чу за какой-то небольшой косяк в работе.

А Мара не пришла.

Просто не пришла.

Казалось, ей было плевать и чихать и на Чу, и на Олечку, и на Вадима, который — как внезапно понял изумленный Пал Саныч, — тоже мается и тоже ждет Мару. Следя за шефом, Пал Саныч заметил, что тот стал нервным, дерганым и рассеянным. Он с трудом сдерживался, чтобы не сорваться, чтобы не выплеснуть свое раздражение на подчиненных, и Олечка выглядела виноватой, словно чувствовала, что раздражительность Вадима каким-то образом касается и ее.

И чем больше времени проходило, тем больше Пал Саныч верил в собственную безнаказанность.

Мара не шла, а Пал Саныч едва сдерживал злобный хохот, встречая в коридорах Вадима, стреляя у него сигаретку и заглядывая в его задумчивые глаза.

Испоганил, поломал, причинил боль. Пал Саныч чувствовал это отчетливо — то, что вероятно, разбил только-только завязывающиеся отношения, — и это доставляло ему адское удовольствием.

Внезапно захотелось точно так же напоганить, натоптать грязными ногами в душе Олечки. Мара посмела ему отказать — об этом Пал Саныч думал с циничной снисходительностью, — и поплатилась за это. Вспоминая слеза Мары, он ощущал свою власть над ней. И теперь такой же власти Пал Санычу захотелось над Ольгой. Люто, до тошноты захотелось нагадить так, чтоб она еще год отмывалась.

— Натыкать мордой в грязь, — злобно рычал он, кроша сигарету в трясущихся пальцах, — чтоб знала свое место! Прошмандовка…

Безнаказанность окрылила его и предала ему такого нахальства, каким ранее Пал Саныч вряд ли мог похвастаться. Внезапно ему вспомнились ключи, отданные Марой Вадиму — теперь-то Пал Саныч понял, что это за ключи! От логова Чу. от квартиры, где Олечка и Глеб теперь жили вместе. Ночевали; спали рядом. Трахались, наконец.

Черт знает зачем, а Пал Саныч вдруг до судорог захотел заполучить эти ключи. Посмотреть, где эта дрянь спит? Завтракает?

Желание проникнуть в квартиру Чу пронзило Пал Саныча словно разряд тока, причинив такую же тянущую боль. Боль оттого что он не может сделать этого тотчас, не может порыться в чужом белье, не может просто плюнуть в чужую кружку, наконец!

Ключи, ключи!

Мысль о них не давала Пал Санычу покоя. Интересно, отдал их Вадим, или они все так же лежат в ящике его стола? И в каком ящике они лежат, интересно? И что с ними делать — вдруг эта мысль пришла в голову Пал Санычу, — если они вдруг все еще лежат там, всеми забытые, и ему вдруг… ну, нечаянно… удастся их раздобыть?

По средам и пятницам Олечка ходила на йогу; это знала вся контора. Она уходила пораньше, совсем не на много, но всегда с большой спортивной сумкой. Иногда Чу отвозил ее сам; иногда она уезжала одна. Это Пал Саныч тоже подметил, дежуря на вахте в ожидании Мары.

И его мерзенькое воображение тотчас нарисовало ему картинку, собрав ее из отдельных кусочков, склеив воедино все его наблюдения, желания, планы.

А что, если стащит эти ключи и в среду, скажем, когда Олечка отправится на йогу — желательно одна, — пробраться к Чу домой? Увязаться со снабженцами в рейс, соскочить в городе. добраться до его дома. Позвонить, чтобы удостовериться, что дома нет никого. зайти в дом.

Можно натоптать на полу грязными ботинками.

Можно действительно порыться в Ольгином белье.

А можно.

От этой мысли у Па Саныча даже в горле перехватило, губы вмиг пересохли, словно адреналин выжег всю влагу.

А что, если в постель Чу подкинуть какую-нибудь мужскую вещь? Например, галстук. Чу опознает вещь как чужую. спросит у Ольги. она начнет отпираться.

От злорадства у Пал Саныча снова затряслись руки, словно наяву он представил, как Чу влепит девчонке пощечину и вышвырнет ее голой из дому.

— Глеб Игоревич, — недобро протянул Пал Саныч, щурясь, — таких вещей точно не прощает. Удавит шлюху. В его доме, в его постели, с другим мужиком!..

Пал Саныч сатанински захохотал.

— Ключи, ключи, — поскуливал он в радостном предвкушении. — Там они, интересно?