— Ну вот видишь. К тому же ты красавица. Найя по сравнению с тобой… Ну как тут можно сравнивать!? Ты хоть понимаешь, насколько ты прекрасна? Она просто немного миленькая, и всё. Заурядно недурна. А на тебя… глаз не оторвать, Лала. Сердце так и поёт, когда ты со мной. И потом, ты не забыла, что мы с ней не в ладах? Пусть сейчас она помалкивала, раньше было иное. Такие вещи не располагают к симпатиям. Она мне вообще не нравится, совершенно. Давай забудем про неё наконец, про них всех. И сосредоточимся на том, что здесь и сейчас.
— На чём ты хочешь сосредоточиться? — с любопытством посмотрела на него Лала.
— На всём.
Лала продолжала буравить его глазками с весёлым невинным очаровательным недоумением.
— Хочется чтоб поласковее была, — объяснил он полушутливо. — А то жених тут, рядом, обнимает, а она всё сердится на кого-то, и на него ноль внимания.
— Да ты же мой хороший, — промолвила она нежно-нежно, словно жалея его. — Плохая невеста досталась? Так бывает с особо несчастливыми юношами.
— И не говори, — посетовал Рун. — Так не повезло. Ведь моя невеста за меня не выйдет.
На последних словах его тон приобрёл нотки совсем нешуточной лёгкой печали. Лала вздохнула умиротворённо:
— Давай на лавочку хоть сядем. Уж я тебя утешу. Мой заинька.
На лавочке Лала сразу прильнула к нему сама, лица их сблизились, она стала глядеть ему в глаза. И столько было ласки, и приязни, и милой доверчивости, и доброты, и много-много всего очень светлого в её взгляде. Рун аж выдохнул, будто пытаясь продышаться, чтобы придти в себя.
— Как ты это делаешь, Лала? — подивился он тихо. — Даже ничего не сказала, а меня проняло… до внутренностей до всех. Согрело. Что это?
— Это мои чувства к тебе, Рун, — радуясь, поведала Лала. — Я тебя люблю. Я хорошая невеста, чтоб ты знал.
— Да хорошая, хорошая, — искренне согласился он.
Лала разулыбалась, положила голову ему на плечо.
— Ну вот ты меня и исцелил от дурного настроения, от чужих обидок, — сообщила она счастливо. — Спасибо.
— На то и нужны женихи, — усмехнулся Рун.
— Ага, так и есть. Иначе зачем и замуж.
— Ты тоже меня исцеляешь. Всегда, от всего дурного, — произнёс он с теплотой.
Наступила тишина. Часто бывает, когда двое вместе, молчание нагнетает неловкость, но с Лалой у Руна так никогда не было. Она млеет, сияя, он счастлив, что она счастлива от его объятий, любуясь на это её сияние. И что ещё надо? Но говорить с ней, конечно, приятно.
— Лала, — позвал он вскоре.
— Что, мой котёнок?
— Сегодня со мной кое-что произошло. Пока тебя не было.
— И что же?
— Мне заплатили. Много. За тебя, — повинился Рун грустно. — Предложили кучу денег, чтобы я просто рассказал сам о тебе. Я предупредил, что часть моих слов не будет правдой. И рассказал лишь то, что и всем остальным, что итак все знают. Ты не обидишься?
— Почему я должна обижаться, Рун?
— Я на тебе денег заработал. Это… неправильно. Мерзко как-то. Но уж больно много предложили. Целых двадцать серебряных монет. Деньги… они лишними не будут. Я же должен и о тебе подумать, и о бабуле. Спокойнее, когда они есть. Прости.
— Двадцать серебряных монеток — это много? — поинтересовалась Лала беззаботно.
— Это огромная сумма, — кивнул Рун. — Для нас с бабулей. Мы таких деньжищ и не видели никогда.
— Рун, делай как считаешь правильным, — тихим приветливым голоском молвила Лала. — Я тебе доверяю. Ты этот мир лучше знаешь. Коли думаешь, так надо, так тому и быть. Только смотри чтобы тебя жадность не обуяла. Иначе чувства твои ко мне померкнут. Неизбежно. Будь осторожен.
— Лала, для меня все деньги мира ничто по сравнению с тобой, — признался он простосердечно.
— О-о-о, какой приятный комплимент! — порадовалась Лала. — И главное, от души сказан, это правда. Феям дано подобное различать. Спасибо, славный мой.
Вечер вступал в свои права, однако до заката ещё оставался час-другой, и никаких дел на остаток дня ни у Руна ни у Лалы впервые за последние время намечено не было. Они неспешно болтали в удовольствие о разных пустяках, сидя рядышком в горнице. Рун уже собирался предложить Лале прогуляться, может снова до реки, может по деревне, может сводить её в поля, показать, как у них растят пшеницу. Но тут пришла бабуля. Вид у неё был взбудораженный.
— Сынок, говорят, тебе пять десятков монет серебряных господин заплатил из чужеземья. Это правда? — взволнованно спросила она, едва успев войти.
— Вот уж и пять десятков, — подивился Рун. — Хорошо хоть не мешок, а то как бы я донёс. Серебро-то тяжёлое.
— Так врут люди?
— Двадцать заплатили. Не пятьдесят, бабуль. Двадцать серебра.
— Батюшки вы мои! — безмерно изумилась старушка. — Да как же это?!
— Теперь мы точно богаты, — заметил Рун. — И заплатил-то, считай, ни за что. Просто попросил меня пересказать о Лале всё, что все итак знают. Я положил в сундук к остальным монеткам, бабуль. Распоряжайся ими как хочешь.
Бабушка вздохнула растерянно.
— У нас, сынок, никогда столько денег не было. Даже в лучше дни, — поведала она с немного испуганным видом.
— Я тоже странно себя ощущаю, зная, что у нас такая сумма, — отозвался Рун. — До сих пор не верится.