Поцелуй льда и снега

– Что я тебе говорил? – слышу я позади голос Вальдура. – Угрюмое выражение исчезло. Интересно, с чем это может быть связано?

– Я никогда не спорила с тобой, – ворчит Грета. – Просто думала, он быстрее поймет, что к чему. Без того, чтобы неделями приходилось убеждать его.

Я закатываю глаза.

– Я вас слышу.

Вальдур подходит ко мне и прислоняется к стойлу, пока я снимаю уздечку с Элоры.

– Тогда рассказывай. Как тебе удалось украсть ее у короля? Или он отпустил ее добровольно?

– Я не крал ее, – отвечаю я, не глядя на него. – И король не отпустил ее.

– Что ты хочешь сказать? – спрашивает Грета.

Я не спешу отвечать, надеясь, что эти двое оставят меня в покое. К сожалению, они не делают мне такого одолжения, и мне приходится рассказать то, что я хотел забыть на какое-то время.

– Она невеста Эсмонда. И останется таковой, если ее родители не разорвут помолвку.

– Это было бы хорошо, – замечает Вальдур. – Какова вероятность того, что?..

– Это не хорошо, – рычу я. Гембрант прижимает уши, и я бросаю на него предупреждающий взгляд, когда развязываю уздечку.

– Если помолвка будет расторгнута, ей придется остаться во Фриске.

– Но она будет свободна выбрать нового мужа, – говорит Грета. Это звучит как констатация факта.

Я так сильно скрежещу зубами, что челюсть начинает болеть.

– Возможно, это и так, но ее родители все еще имеют право голоса. Они не отдадут свою дочь – принцессу фон Фриски! – такому неимущему лорду, как я, у которого нет даже проклятого замка, где она была бы защищена от ветра и непогоды.

– Не ставь на себе крест, мальчик! – бормочет Грета.

– Я и не ставлю, – возражаю я. – Но и не питаю иллюзий. Давина не была предназначена мне, и это не изменится.

– А что Давина говорит об этом? – спрашивает Вальдур. – Если она…

Я поворачиваюсь к нему, мои руки сжаты в кулаки.

– Разве ты не понимаешь? Никого не волнует, что она и я думаем или чувствуем. Мы не можем…

Рядом со мной Гембрант фыркает и возбужденно стучит копытами – безошибочный знак того, что приближается Давина.

Я выдыхаю и бормочу:

– Поговорим в другой раз.

В тот момент, когда Вальдур собирается возразить, за его спиной появляется Давина. Улыбка, которая до сих пор была на ее губах, бледнеет, когда она замечает напряженное выражение наших лиц.

– Простите, – шепчет она, переводя взгляд с меня на Вальдура и Грету. – Я не хотела вам мешать.

– Ты не мешаешь, – говорю я, засунув руки в карманы. – Мы просто разговаривали.

Она хмурится, и я точно знаю, что она не верит ни единому моему слову. Но я рад, что она не заостряет на этом внимания – не так, как Вальдур и Грета, которые не могут вновь и вновь не касаться моей раны.

Давина поворачивается к старой травнице и слегка приподнимает рукав своей блузы, чтобы показать почти выцветшие следы от царапин.

– Ты можешь нанести мазь, чтобы они лучше зажили?

Грета и Вальдур пялятся на меня, но я лишь едва заметно качаю головой. Не смейте спрашивать ее об этом! И, к моему изумлению, они замолкают.

– Придется смешать новую мазь, – говорит Грета. – Но у меня уже готово все, что нужно. Она должна за ночь застыть, но завтра утром я смогу отдать ее тебе.

Она поворачивается и идет к своей хижине.

– Ну, я… – Вальдур почесывает затылок. – Мне тоже нужно сделать кое-что важное. Увидимся позже, да, Давина?

Он не дожидается ее ответа, а убегает. Я вздыхаю. Они не могли оставить нас наедине более естественным образом. Я делаю мысленную пометку позже свернуть шею Вальдуру.

– Я не хотела его спугнуть, – сокрушенно бормочет Давина.

– Ты и не спугнула, – успокаиваю я. – Я удивлен, что девушки уже выпустили тебя из своих рук.

Давина усмехается, и дерзкий блеск освещает ее глаза. Мое сердце делает скачок.

– Я заморозила небольшое озеро на подъезде к деревне, и они теперь катаются по льду. – Она делает шаг навстречу мне. – Так я купила себе свободу на вечер. Но боюсь, что взрослые уже начали планировать пир. – Она делает еще один шаг.

– Я подумала, что к тому времени ты сможешь показать мне, насколько продвинулись работы над замком, пока еще достаточно света.

Я чувствую, как уголки моего рта расползаются в улыбке.

– Это то, о чем ты думала?

Она останавливается передо мной. Я глубоко вдыхаю и выдыхаю. Руки, будто сами собой, поднимаются и обхватывают ее лицо.

– Боюсь, солнце уже зашло, – шепчу я, слегка наклоняясь вперед. Достаточно, чтобы почувствовать ее теплое дыхание на своем лице, но все еще не могу коснуться ее – разве что руками.

– Да, – выдыхает она, – хотя теперь, когда ты это сказал, боюсь, что так и есть.

Она встает на цыпочки и скользит губами по моим. Быстро и так нежно, что остается лишь легкое покалывание.

Быть с ней наедине, прикасаться и целовать – неправильно. И даже если не обращать внимание на проблемы, которые это может принести, я знаю, что с каждым поцелуем, каждым мгновением рядом с ней, каждым прикосновением тоска по ней будет только усиливаться. Едва мы снова окажемся под наблюдением, станет еще больнее.

Это безумие – рисковать своей жизнью ради женщины, которая никогда не будет моей.