Поцелуй на пожарной лестнице

Седрик повернулся к Кате, словно призывая ее подтвердить верность его слов, сделал небольшую паузу и продолжил:

– И это – в католической Европе! А в Соединенных Штатах, где общественным мнением правит протестантская мораль, к этому относятся еще строже. Протестант должен много работать, чтобы разбогатеть, и он должен разбогатеть, чтобы делать добрые дела, заниматься благотворительностью. Если человек тратит свои деньги на дорогие вещи, на предметы роскоши – он плохой протестант! Он попадет в ад! Известный инвестор, миллиардер, когда-то выдвигавший свою кандидатуру на пост президента, Росс Спиро, гордится тем, что живет в доме ценой в тридцать тысяч долларов и носит костюмы, купленные на распродажах. Конечно, это уже крайность, исключение, но ведь известно, что исключения лишь подтверждают правило…

Седрик проводил взглядом обогнавший их «Майбах» и понизил голос:

– Знаете, ведь в Европе и Америке смеются над вашими соотечественниками, над тем, как они сорят деньгами, как глупо ведут себя… больше того, несмотря на дорогую одежду, их очень часто принимают за нищих…

– Как это? – переспросила Катя.

– Очень просто! У ваших «новых русских» выражение лица, какое бывает только у попрошайки. Когда француз, или бельгиец, или англичанин обращается к кому-то с вопросом или просьбой, у него приветливое выражение лица, он улыбается. Но когда нищий обращается с просьбой о деньгах – он старается разжалобить своего собеседника, поэтому не станет улыбаться. И ваши соотечественники почти никогда не улыбаются, поэтому их часто принимают за нищих, думают, что они пытаются своим угрюмым лицом кого-либо разжалобить, вызвать сострадание, чтобы потом выманить у собеседника деньги… знаете, как эти ваши попрошайки… – Седрик состроил жалобную гримасу и пропел высоким умоляющим тоном: – Поможите, кто сколько может! Мы люди не ме-естные! Третьи сутки живем на вокза-але!

Катя подумала, что – при своем демонстративном незнании русского языка – Седрик очень многое сумел подметить в России.

Он снова виновато улыбнулся и проговорил:

– Простите меня, Катрин… я наговорил много лишнего. В любом случае вы вовсе не такая. Я рад нашей встрече, честное слово, рад, и надеюсь, что мы еще увидимся. А сейчас – мы приехали…

И он затормозил возле подъезда шестиэтажного дома, где жили Гревские.

Катя поблагодарила Седрика, вышла из машины и направилась к будке охранника.

– Я к Гревским, в двадцать четвертую квартиру, – сообщила она выглянувшему из будки заспанному парню в камуфляже.

– Чего? – переспросил тот, неодобрительно осмотрев Катю с ног до головы. – В двадцать четвертую? Так их нету.

– Как – нету?! – переспросила Катя, чувствуя, как земля уходит у нее из-под ног.

– Нету – значит, нету! – злорадно ответил охранник. – Уехали они, днем еще уехали, на вокзал.

Катя хотела еще что-то сказать, но парень закрыл дверцу будки, дав ей понять, что разговор окончен.

Катя развернулась и побрела по улице.

Она чувствовала себя совершенно опустошенной.

Только что у нее была надежда, больше того – уверенность, что все ее неприятности позади, что еще немного – и она попадет в уютный, гостеприимный дом друзей, примет ванну или хотя бы душ и заснет в чистой, теплой постели, а утром… утром за ней приедет Виталий, и жизнь вернется в привычное, счастливое русло.

А теперь все стало еще хуже, чем прежде.

Прежде она хотя бы была не одна – с ней была Татьяна, сильная и решительная, которая пришла ей на помощь, подставила свое плечо, привезла к себе домой…

Сейчас даже та ужасная, тесная и неудобная квартирка, которую снимали Таня и Лада, казалась Кате образцом уюта и комфорта. Конечно, там были тонкие стены, через которые можно было расслышать голоса соседей; конечно, там были сами эти соседи – пьяницы, дебоширы, отвратительные, грязные и злые, как назвал подобных людей известный итальянский кинорежиссер. Конечно, ванна там была в ржавых потеках, а то, что текло из кранов, только условно можно было бы назвать водой. Но все же там была крыша над головой и дверь, пусть очень хлипкая, которая отделяла жилье от внешнего мира.

А сейчас Катя оказалась буквально на улице – без денег, без телефона, без документов.

И Седрик… не успела она почувствовать к этому человеку симпатию, как он исчез из ее жизни, не оставив ей ни телефона, ни адреса…

– Садитесь в машину, – раздался вдруг совсем рядом знакомый голос.

Катя обернулась… и увидела рядом с тротуаром «Ауди» Седрика.

Сам бельгиец выглядывал из машины, делая ей приглашающий жест рукой.

– Садитесь, Катрин! Ночная Москва – не самое подходящее место для одинокой красивой женщины… вернее, так – красивой и одинокой!

– Вы не уехали! – выдохнула Катя, почувствовав огромное облегчение. И еще ей почему-то захотелось плакать.

– Как я мог уехать, не убедившись, что вы попали к своим друзьям!

Действительно, как она могла про него так подумать?

Катя села в «Ауди» и откинулась на мягкие подушки.

Жизнь не так ужасна, как показалось ей пять минут назад.

Правда, все ее проблемы так и оставались неразрешенными, и первая из них – куда сейчас ехать?