Поцелуй под омелой

Оля тоже хотела подняться, но искоса посмотрела на Цвету, которая даже не шелохнулась. Тогда Воробьева осталась сидеть на месте.

— Оль, а ты? — спросил Игнат.

— Не, — вяло отозвалась девочка.

Игнат пожал плечами и уже было развернулся вслед за ускакавшей Игошиной, когда Оля выкрикнула:

— Игнатик! А Рина пошла на урок?

— Кто? Катюха? — Игнат расхохотался. — Да они с Пучковой первыми с алгебры свинтили!

— Понятно, — хмыкнула Оля. — Ну, тогда я точно не пойду!

Игнат только головой покачал.

— Я так и думал!

Парень ушел, а Цвета и Оля продолжили молча сидеть на полу.

— Как дела? — не выдержала Воробьева, покосившись на Цвету.

— Дерьмово, — ответила Цветолина.

— Аналогично, — вздохнула Оля, вспомнив о родителях и пропавшем Жене…

Цвета молча теребила в руках лямку от своего черного рюкзака. Англичанка продолжала: «Stop talking! Тополицкий!» А затем чье-то неуверенное блеяние: «Excuse… me!» Дружный смех…

— Зачем ты втолковываешь эти глупости Юле? — не выдержала Воробьева.

Цвета повернулась к Оле и вздернула красиво очерченную бровь.

— Глупости? — спросила она.

— Ну да… — неуверенно продолжила Оля. — Ясно же, что с Игошиной этот номер не пройдет! Ну, скажет она ему слово, он ей два… Едких, еще более ранящих! Юлька только в себе замкнется, а Филимонов сильнее обозлится. Таких, как Вадик, только могила исправит. Ничего до него не дойдет! Хотя вот если бы мы все его осудили…

Цвета пожала плечами и продолжала молчать.

— И вообще ты не имеешь права раздавать такие советы при твоем положении.

— И что у меня за положение, Оля Воробьева? — рассмеялась Цвета.

— Ой, будто ты не понимаешь! — рассердилась Оля. Снисходительный смех Цветы выбил ее из колеи.

— Честно, не понимаю! — Цветолина повернулась к Оле. — Зачем ты дружишь с такими, как Синицына и Пучкова?

— А чем они плохи? — нахмурилась Оля.

— Чем плохи? — Цвета сделала вид, будто задумалась. — Хотя бы тем, что думают, будто имеют право смеяться над Юлей Игошиной и перемывать другим косточки.

— Смеяться над Игошиной некрасиво и низко! — кивнула Оля. — Ну а «перемывать косточки»… Это же обычный девчачий треп!

— Даже если перемывают тебе за твоей же спиной?

— Мне? — тут же вскинулась Оля. — Ты что-то слышала?

— Я специально прихожу в школу минута в минуту, чтобы этого не слышать, — ответила Цвета.

— Не все такие правильные, — буркнула Оля. — Будто ты сейчас не то же самое делаешь. И плевать, кто кому и что перемывает! — добавила она, впрочем, не очень уверенно.

Цвета снова негромко рассмеялась и только ниже опустила голову. Нервно сжала лямку рюкзака в руке.

— А что смешного? Можно подумать, в твоей прежней школе девчонки были другими, — не успокаивалась Оля. Хотя ей и самой порой надоедала пустая болтовня Синицыной и свиты, сейчас Воробьева испытывала противоречивые чувства. Будто Константинова высокомерно парит над всеми и считает себя выше других.

— Абсолютно такие же! — пожала плечами Цвета. — В том-то и беда…

Оля молчала. Нет, в ее прежнем классе девчонки были хорошими. Дружными, сплоченными. Сплетничали, конечно, не без этого… Но от старой школы у Оли остались исключительно хорошие воспоминания. А Цвета такая озлобленная… Внезапно Воробьеву осенило:

— Ты была на месте Игошиной?..

Глава восьмая

— Ни на чьем месте я не была, — сухо отозвалась Цвета. — Тем более на месте Игошиной! У меня, в отличие от нее, всегда было свое мнение.

— Ага! — довольно проговорила Оля. — Начать кого-то обсуждать за спиной намного легче, чем кажется поначалу, Цвета!

Константинова укоризненно посмотрела на Воробьеву, но промолчала.

— Но почему они над тобой издевались? — не могла взять в толк Оля. За что можно высмеять Цветолину? У нее же модельная внешность! И учится хорошо…

— Я всегда была самой высокой в классе, — проговорила Цвета. — Выше всех мальчишек. И жутко худой. Меня Кощеем называли.

— Кощеем? — растерялась Оля.

— Ага, причем это самое безобидное прозвище. Дети бывают жестокими… Что я им тогда сделала? Абсолютно ничего.

— Ну и плевала бы ты на них! — дернула плечом Оля.

— Плевала бы, пока одна такая меня так не достала, что я ее в ответ коровой назвала. В тот же день она и ее подруги поджидали меня в женском туалете. А среди них была девчонка, с которой я вроде бы нормально до этого общалась…

— Мамочки! — вздохнула Оля.

— Ничего страшного, не одной мне у тех кабинок досталось, — усмехнулась Цвета. — Зато тогда я поняла, что никому больше не дам себя в обиду. Дать отпор не страшно. Физическая боль куда слабее боли душевной.

— Необязательно все решать силой, — тихо сказала Оля.

— Скажи это тем, кто сзади хватает за волосы и опрокидывает тебя на грязный холодный кафель.

Некоторое время девочки сидели молча.

— Меня бы, наверное, мама сразу в другую школу перевела, — проговорила наконец Воробьева.

— Я маме об этом не рассказывала, — ответила Цвета.

— Как? Почему?

Цветолина пожала плечами.

— Не знаю. Стыдно было. Это мои проблемы.

— Глупости какие! А учителя? Ты что! Взрослые бы обязательно помогли!