Поцелуй шипов

Признание Тильманна, что он наркоман. Почему он стал зависимым? Это было уже всё время, и я просто не заметила, или это новое развитие? И вообще, Тильманн и я, разве мы не друзья? Почему я тогда сержусь, когда думаю о нём? Точно, мы поругались, потому что он заснял меня… Мне всё ещё было не ясно, зачем он это сделал, я не смогла рассмотреть на плёнке ничего необычного. Пауль тоже выступил против меня, послал в кровать, как маленькую, непослушную девочку, которую нужно наказать — как он только мог позволить себе такое?

Прежде всего они всё время хотели что-то во мне изменить, улучшить и исправить. И всё же я беспокоилась о них; не знала, где они сейчас. Вернулись уже назад в Германию, а я пропустила это событие? Они должны были попрощаться со мной. Или они пытались?

Единственный, о ком я ещё могла думать, как о надёжной личности, это Анжело; с ним было бы всё хорошо, если бы я не была такой глупой и не забронировала билеты на самолёт. Не прилетела к Мару, который хотел умереть. И который собирался что-то со мной сделать, но не хотел сказать, что…

Я так сильно была занята моими суетливыми домыслами, что снова проигнорировала прелести городка. Для меня это лишь улочки, образцово подметённые улочки с магазинами для туристов, с кафе и ресторанами, всё больше пустеющими с надвигающимися сумерками. Где находились все люди, которые обычно оживляли их, я увидела, когда Мар рядом со мной остановился и посмотрел на тёмно-синюю Кальдеру. Они все наблюдали за заходом солнца над морем. Они собрались здесь, на огороженном скалистом выступе, фотокамеры перед глазами, чтобы посмотреть на то, как солнце тонет в гладком аквамарине, ничего особенного, такое происходит каждый день. Почему устроили этот переполох?

Группа японцев даже поставила переносное MP3-устройство на небольшую стенку на краю скалистого выступа и проигрывала расслабляющую музыку, но как только мы присоединились к людям, батарейки разрядились, и песня затихла. Хотя солнце еще не село, смотровая площадка постепенно опустела. Женщине рядом со мной стало заметно холодно, и она заговорила на английском, что заболеет, если останется здесь дольше. Парочка начала ругаться о мелочах. Группа пожилых женщин решила уже сейчас пойти ужинать, хотя их морщинистые рты скривились, будто от тошноты.

Когда солнце погрузилось в море, и осветило над собой тонкие, словно тюль облака ярким розовым светом, мы остались совершенно одни. Мы прогнали всех. Я точно чувствовала, что это сделал не только Мар. Я тоже наполняла их дискомфортом и беспокойством, не понимая почему. Я заметила, что пока спала, Мар заплёл мои волосы в косу. Как ему удалось, не знаю, у самой меня больше не получалось, но всё ещё не могла заставить себя ощупать лицо или даже посмотреть в зеркало. Я не хотела себя видеть.

Может люди чувствовали тоже самое.

Мы стояли рядом, положив руки на стену и смотрели, как море заглатывает солнце. На долю секунды зеленоватое свечение вспыхнуло на горизонте и снова потухло. Потом стало темно.

— Мы можем начать?

— Я увижу снова моих друзей? — Предложение вырвалось из моих уст быстрее, чем я смогла додумать его до конца. Но внезапно этот вопрос стал важнее, чем всё остальное.

— Ты снова с ними встретишься, если будешь слушать своё сердце.

Это предложение или что-то подобное тоже уже кто-то говорил мне. Кто, я не могла вспомнить, но знала, что следовала этому совету в важном вопросе. Давным-давно. Я поражённо молчала, пытаясь справится с паникой, которая поднялась во мне, как рассерженная змея. Везде только одни провалы памяти. Они уже были частью его плана?

— Теперь я позабочусь о том, чтобы ты смогла перенести увиденное, пока не будет выполнено то, что должно быть выполнено. Потом у тебя появится сила принять правду. А до того момента это будет тебя защищать. Ты согласна?

— Да, — прошептала я. Мне нужна защита, нужна больше, чем когда-либо, вся защита этого мира.

— Хорошо. Тогда сейчас начнём.

Я ожидала, что он возьмёт меня за голову и прижмёт свой лоб к моему, но ничего подобного не случилось. Он безмолвно остался стоять рядом и смотрел на море, поэтому я последовала его примеру, в то время как страх так сильно сдавил грудь, что я почти больше не могла дышать.

Но спустя какое-то время я отказалась от попыток наполнить лёгкие воздухом. Мне больше не нужно было дышать. Дыхание в моём теле заменил рокот и придал мне больше сил и энергии, чем мог бы сделать кислород в моём организме. Биение сердца тоже стало лишним. Оно остановилось и уступило место работы пульсирующему рокоту.