— Конечно, нет, — ответил Спящий красавец, не открывая глаза. — Слишком частое использование магии. А варган без чехла.
— Зачем же ты вчера хвастался! — упрекнула я его. — Зачем были розы, олень?..
Не хватало ещё, чтобы
— Преображение — такая мелочь по сравнению с полетом, — говорил тем временем колдун и усмехался — будто ничего страшного не произошло. — Да ты не волнуйся, мне ничего не будет. Немного отдохну — и стану как новенький.
Кто-то волновался тут за
— Когда сделаю чехол для варгана — всё будет просто замечательно. Чехол запечатывает магию, позволяет варгану накопить её, если был слишком большой выброс волшебства.
— Как зарядка к телефону? — проворчала я.
— Что? — спросил он, не открывая глаза.
— Ничего, — отрезала я и предложила: — Давай тогда сошьем чехол.
— Ты не понимаешь, — он приподнялся на локтях и посмотрел на меня. — Чехол для волшебной вещи должен быть особенным. Мастер, который делает его, вплетает в гобелен нити судьбы. Это особый обряд, своего рода — предсказание. Посмотришь на картинку, которую сплетёт мастер — и знаешь, что ожидать в жизни. Но никто не знает заранее, каким получится чехол. Тот, что был у меня раньше… — он замолчал на полуслове, потом встряхнул головой и поднялся. Его немного штормило, но в целом выглядел он неплохо. — Ладно, идем. Доберёмся до города, сообразим что-нибудь поесть, а потом решим — заночуем или пойдём дальше.
— А куда делся прошлый чехол? — спросила я, затрусив рядом с ним.
— Карабос выкрала его и сожгла.
— А что было на прежнем чехле?
— Так тебе и скажи, — засмеялся он, но потом посерзьенел, помолчал и тихо добавил: — Там была моя судьба.
— Фея! — всплеснула я руками.
— Фея, — подтвердил он. — Моя спасительница. Моя любовь.
— Только не начинай сначала! — вспылила я. — Уже не знаю, кто больше бесит — ты или твоя фея.
— Тебе не понять, — снисходительно бросил он. — Ты никогда не любила.
— Я?! — теперь меня распирало от злости. — Да по какому праву ты судишь о моей жизни? А ты, прямо, любил! Минуту видел свою фею, даже лица не запомнил, а потом сто лет спал — и люби-и-ил!
По лицу колдуна пробежала тень, но он тут же лукаво покосился на меня, будто я сказала что-то смешное, и сказал растроганно:
— Мне нравится…
— Что нравится?
— Что разговариваешь со мной теперь на «ты». Честное слово, Крошка, я себя чувствовал при этом столетним дедом…
— Не называй меня так, — огрызнулась я, помолчала и спросила: — Почему ты так испугался, когда узнал, что династия нынешних королей у власти уже сто лет? Как будто привидение увидел.
Вот теперь тень не только пробежала, но и накрыла его.
Колдун вздохнул, а потом признался:
— Испугаешься тут. Я всё-таки надеялся, что проспал лет пять, ну десять. А сто… — и он вздохнул ещё тяжелее.
— Что тут такого ужасного? — меня возмутил его эгоизм. — Ты дома, жив-здоров, ничуть не постарел — даже морщинки не прибавилось, готов к новой жизни, а я? Вот меня-то надо пожалеть! Одна, в чужом мире, без друзей, без денег, без связей, да ещё в компании с каким-то непонятным колдуном — то ли с чёрным, то ли с дурным, то ли просто с мальчишкой!..
Нет, определённо, женщине вредно молчать. Я уже перестала подбирать слова, да и думать о собственной безопасности уже не хотелось. Какая тут безопасность?! Дважды чуть ни прикончили, обвешана заклятьями, как ёлочка игрушками, и…
— Так я теперь такой же, как ты, Крошка, — сказал колдун мягко. — Один, в чужом мире, без родных и друзей. Без связей и без денег, — тут он усмехнулся, — ещё и выяснил, что моё имя под государственным запретом.
Его слова произвели впечатление. Я на секунду смутилась, потому что прозвучали они очень уж искренне, и в них точно была правда. Но сдаваться сразу я не собиралась, поэтому сказала, хмуря брови:
— Извини, но плакать от жалости к твоей несчастной судьбе что-то не хочется. В отличие от меня, у тебя есть дом, ты знаешь, что делать, и вообще…
— Не уверен, что Запфельбург по-прежнему принадлежит мне, — возразил Брайер. — Право наследования действует девяносто девять лет, потом имущество, если на него не предъявлялись права наследников, отходит королю. Если я спал сто лет, то мой замок уже принадлежит короне. Да и как мне заявить на него свои права? Здрасьте, — он остановился и комично поклонился, — я — тот самый страшный колдун фон Розен. Не смотрите, что мне двадцать лет на вид, на самом деле мне сто двадцать, просто я спал, но не в наказание, а в спасение…
— Ерунда выходит, — сказала я серьезно.
— Согласен, — он оставил дурашливость и скрестил руки на груди, глядя на городок, в сторону которого мы направлялись.