Поцелуй Спящего красавца

— Конечно, это! — заорал он с восторгом и всучил мне книгу, встряхнув вымытыми и уже просохшими волосами. — Я сам займусь твоим обучением, и проверю, на что ты способна. Думаю, начать можно с самых простых колдовских приёмов…

— Пошли в город? — предложила я. — Нам ещё поесть и на ночлег устроиться, если что. И как твоя рука? Теперь у тебя есть варган, магическая гангрена больше не грозит?

— Всё пройдёт, — беззаботно отозвался Брайер, пряча руку за спину, но я успела заметить, что темных пятен меньше не стала. — Но ты права, нам лучше отправиться в Вундхайль. Чтобы поскорее разузнать о моей фее. Я сердцем чувствую, что Канарейка не зря нас сюда отправила.

— Да тебя, а не меня, — чуть не зарычала я на него. — Мне на твою фею напевать с колокольни!

— Фу, как грубо, — сморщил он нос. — Ладно, идём. Но мешок несём по очереди!

До города мы добрались часа за четыре, преодолев болото, рощу, полную мошки, и унылую пыльную дорогу. Но самое раздражающее в этом путешествии было то, что Спящий красавец без остановки тянул песенки типа «любимая порхает по земле на крыльях любви и света», а потом достал варган и начал наигрывать ту мелодию, что мы услышали от студентов.

Слова припомнились сами собой — грустные, как самая грустная колыбельная: усни молодым и проспи сотню лет… кто спит, тот не знает ни горя, ни бед…

Брайер играл с упоением, а в моей душе всё больше и больше нарастал протест. Мелодия была чудесной, но от неё мне становилось всё тоскливее. Так тоскливо, что хотелось плакать и кричать в голос.

— Прекрати играть! — не выдержала я, наконец.

Варган замолчал, и Спящий красавец взглянул на меня с удивлением и обидой. Ещё бы! Кто-то посмел прервать его воспоминания о феечке!

— Что случилось, Крошка? — спросил он, и это невинное удивление взбесило ещё сильнее.

— Противная унылая песня, — сказала я как отрезала. — Хватит уже её наигрывать.

Он помолчал, убрал варган в чехол и сказал упрямо и тихо:

— Её пела моя фея. Мне кажется, нет мелодии прекраснее.

— Извини, но не все влюблены в твою фею, — сварливо отозвалась я. — И пока ты тащишь меня за собой против моей воли, я требую человеческого отношения. Песня — бесит. Слушать её больше не желаю.

Я ждала, что мой спутник сейчас же начнет язвить в ответ, упрекая меня в грубости, нечуткости, черствости и прочем, но Брайер только коротко вздохнул, взлохматил мне волосы, улыбнулся и зашагал вперёд, убрав варган в рукав.

Остановившись на дороге как вкопанная, я смотрела колдуну в спину и чувствовала себя отвратительно.

Если честно, хотелось всплакнуть или найти самой и придушить эту самую фею. Да что же в ней такого, если он так упорно думает только о ней? И даже не стал ругаться со мной… А я только и ждала этого, чтобы наговорить ему в ответку… Но что делать теперь?

Только вздохнуть, позавидовать легкомысленной феечке Роз белой завистью и идти вслед мужчине с глазами ребенка, руками воина и сердцем рыцаря. Да, он — хвастун, и любитель покрасоваться, и… доверчивый до глупости… Но он так трепетно верен образу, который придумал…

Мне вспомнилось, как я поцеловала его, разрушив сонные чары, а н был недоволен, что его разбудила я, а не фея… Вспомнила, как он замерз, дожидаясь, пока я соизволю выкупаться… Даже подглядывать не стал, слишком благородный рыцарь… И в гостиничной комнате он уступил мне постель, а сам улёгся на лавке…

От этих мыслей захотелось всплакнуть ещё сильнее. Потому что пока я покорно тащилась за колдуном, который бодро вышагивал по дороге в своих щегольских туфлях на красных каблуках, как-то так получалось, что я всё сильнее влюблялась… Потому что невозможно было влюбиться в ожившую сказку…

Наверное, я влюбилась ещё когда работала гидом в музее госпожи Шпек. Но так легко было любить портрет — картинку, которая никогда не обманет, не предаст, не исчезнет в один прекрасный (или наоборот — ужасный) день, оставив тебя с разбитым сердцем… И насколько же тяжело мне было сейчас, когда я видела этого красавчика наяву, спала с ним бок о бок, убегала от собак, от злых колдунов, ехала у него на спине, вдыхая аромат его волос… Видеть его, чувствовать рядом, и знать, что эта сказка — не моя сказка…

Лучше бы и правда Карабасиха прикопала меня где-нибудь возле Запфельбурга, чтобы я не заходила в этот проклятый замок, не поднималась в комнату, увитую розами и хмелем… И пусть бы Шпинель спал себе на здоровье, дожидаясь фею. Она бы пришла, сняла колдовство, и эти двое жили бы душа в душу долго и счастливо.

Главное, что я бы этого не видела.

Колдун оглянулся на меня через плечо и снова улыбнулся — совсем не весело, между прочим. И что это его светлость перестал хохотать в тридцать два зуба? Неужели так обиделся, что я не млею от восторга от песенки его разлюбезной феи?

— Что смотришь? — спросила я злее, чем хотела.

— Да вот гляжу на тебя, как ты еле ноги переставляешь, и гадаю — какой герб у твоего папаши-короля? Наверное, пара черепах? А девиз — «Торопиться некуда, и так везде опоздали», — отозвался он и засмеялся собственной шутке.