Поцелуй у ног богини

Мария принялась мыть пол, расплёскивая по белой плитке потоки света и воды. Обернулась от знакомого с детства горячего ощущения на спине: в двери стояли рабочие в саронгах. Они поднялись неслышно, как по гнилостной почве джунглей – чтоб не скрипнула ветка. Они смотрели с собачьей печалью. Мария бросилась закрывать двери, но они уже вошли. Из трещин на их стопах посыпалось крошево улиц. В них не было требовательной уверенности отчима, ледяной повелительности мужа, только голод бродячих животных. Они умоляюще схватили ее руки. Вдовы всё так же ошарашенно смотрели с крыши в дверной проём. Мария выгнулась, но крепкие от работы руки были сильней. Она изворачивалась, как рыба, которую бросили собачьей стае. Широкие шаги друга послышались на лестнице.

– Эй, – крикнул Гоувинд, будто бросил в стаю камень. Они ринулись вниз так же безмолвно, как и пришли. Смущённо Гоувинд поправил Марии волосы, поднёс зажигалку к её сигарете. Извиняясь за весь свой народ, произнёс:

– Ничтожные деревенские парни! Никогда не видели ничего женского, кроме кистей рук. Всё нормально, о’кей, о’кей.

– Да ничего, ты вовремя пришёл, – сказала она, элегантно закуривая. – Не надо Амиру говорить, будет переживать.

Гоувинд испугался её спокойствию.

Вечером к ним поднялся владелец квартиры. Он кричал:

– Дворец Ашриты – порядочный дом. Я его хозяин, столько лет! В первый раз горю от позора, перед всей улицей. Люди говорят, у вас тут творится такое, о чём стыдно думать мысли!

Сначала он хотел выселить всех, но Амир упрашивал оставить Азифа и Гоувинда. Клялся, что они ни при чём:

– Сэр, вина только на мне, только на мне. Они ничего не знали, их в квартире не было, – Амир качал головой влево-вправо, влево-вправо. Руки его показывали разные жесты: он подносил их то ко лбу, то к сердцу, то вертел кистью, как невидимым кубком. Хозяин качал точно так же и тоже постоянно касался рукой лба.

– Тогда уезжай с ней! – хозяин даже не посмотрел на Марию и махнул что есть силы рукой вверх. – Увижу вас здесь вечером – вызову старосту квартала и полицию.

Он качал, качал головой, и все молчали.

– Как я отмою тень со стен моей «Ашриты»? Никаких женщин больше вы сюда не приведёте, – сказал он перепуганному Гоувинду и вышел, оставляя дверь распахнутой.

– Неужели из-за такой глупости нас выгоняют? – спокойно сказала Мария, она улыбалась.

– Это не глупость, здесь это не глупость, – ответил Амир, на висках у него выступили капли пота, на лбу появился залом.

Вместо репетиции Амир пошёл искать жильё. Мария собирала вещи, с любовью раскладывая рубашки Амира, чашку со сколотым краем, кастрюльку для варки кофе. Она совсем не волновалась, как блаженная, и даже напевала песенку, услышанную по радио, коверкая слова. Гоувинд и Азиф курили, поджимали губы, качали головами и поднимали вверх невидимые чаши.

Народец коли

Дай мне дом, который легко унести,

Не набитый клочками пустых разговоров,Там, где я и сама становлюсь перебором,Чрезмерно раздутым и в каждой щели.

АРУНДХАТИ СУБРИМАНИАМ, «ДОМ»

К вечеру Амир пришёл. Он хлопнул рукой сначала по руке Гоувинда, потом по руке Азифа, каждого коротко обнял. Качнул головой вправо-влево. Подхватил сумки и кивнул Марии на дверь. Спустились в ранние сумерки. Мария следовала за Амиром. Она только сейчас поняла, как мало у них вещей. Ничтожно мало, чтоб защититься от огромного тропического мира. Этот мир шумел, словно тысячи диких обезьян, крался по соседнему проулку, как тигр на охоте. Где-то в глубине неба рождался муссон, и листья пальм стучали в тревоге.

Мария не понимала, почему идут они в сторону от Колони-роуд, от метро, дорог с шустрыми моторикшами. Ей казалось, они должны шагать туда, в бетонный распахнутый рот, туда, где жизнь.

Но они прошли совсем немного по лабиринту, в котором разноцветные дома окутывало влагой сумерек. Коридорами последних улиц они вышли на свалку. В шёлковой пыли ровным слоем валялись пакеты, обёртки, дощечки, самый ничтожный мусор. В нём копошились обросшие шерстью поросята.

По тропинке, проложенной среди отбросов, они вошли в рыбацкую деревушку. Домики были сколочены из обломков шифера и покрыты синим брезентом. В них зияли дыры и щели. Нищенские постройки, хуже сараев для животных в стране Марии, прижимались друг к другу, защищаясь от невидимого врага. Вместе они составляли улицу с множеством кривых дверей. Улица упиралась в бурую воду залива Малед-крик. У воды на кольях, скреплённых в сложную многоярусную конструкцию, сохли острые рыбины. Запах рыбьих тел, свежих и сгнивших, туго наполнял воздух.

Здесь жил рыбацкий народец коли, мои основатели. Первых моих людей, коренных мумбайкаров[24], прижали к морю кондоминиумы с белыми стенами и бассейнами во дворах; вытеснили к самому краю магазины с дизайнерскими сари, магистрали, кинотеатры и фабрики. Океан, почитаемый коли как живой, залило нечистотами.