Коли на старых лодках с каждым днём трудней добывать рыбу в отравленной воде. Всё дальше приходится плыть от помертвевших берегов. Помню, как в начале времён их поселения обнимали мангровые заросли, и сам я был зародышем. Народ коли, смелые рыбаки, давали первые имена моим островам.
Изгнанники ступали по нежной пыли улочки. Люди столпились в тёмных проёмах лачуг, смотрели на них, покачивали головами, улыбались. Амир отворил одну из деревянных дверей, разбухшую от влаги. Он открыл эту дверь таким движением, словно приглашал Марию пройти в вестибюль концертного зала, где скоро заиграет всемирно известный оркестр.
Свет тающего солнца лёг на земляной пол, на который были брошены несколько дощечек. Закат осветил узкие двухъярусные нары из досок, прогнутых прежними хозяевами, пластмассовые вёдра и тазы в углу, антресоль под потолком. Это жилище оставили недавно, и тяжёлый дух чужих людей стоял, зажатый шифером.
Мария встала у входа, оцепенев. Улицу пересекла толстая крыса, она влезла под каменную ступеньку соседнего домишки и посмотрела оттуда бусинами глаз. Мария закрыла рот ладонью, быстрым шагом на каблучках прошла в конец улицы, на свалку, где её вырвало несколько раз. Амир подошёл и, не приближаясь к ней, сказал:
– Пойдём. Не веди себя так, люди смотрят. Туалет женщин вот там, – он показал на кривой сарай в стороне от улочки.
Потом он сказал:
– Большая удача, что я нашёл этот дом.
Они вернулись в лачугу. Он полил ей на руки воду из бутылки на земляной пол, и образовавшаяся там грязь напомнила ей лето за городом, дорогу после дождя. Марии показалось, что она обошла всю землю, стала слабой и усталой. Она постелила простынь на верхние доски нар. Ощупала её на прочность, забралась и легла.
Амир сел внизу, он постукивал пальцами по дереву и пел. В дома возвращались женщины, которые продавали рыбу на рынке и городских перекрёстках. Их голоса курлыкали, ласково рычали, как голоса маленьких медведиц. Они звучали прямо у уха Марии, будто женщины взобрались к ней на нары. Их смех катался туда-сюда по тесному пространству лачуги.
Мария выдохнула и, пригнув голову, слезла вниз, потом снова наверх, чтобы спрятать вещи на антресоли. Там стояла оставленная хозяевами древняя прокопчённая, жёлтая от жира плитка.
– Помоги, – сказала Мария.
Они с Амиром спустили плитку вниз, как великое сокровище. Чтобы плитка грела, нужен был огонь, для огня ветки. Мария вышла из лачуги, голоса, которые стрекотали вокруг, стихли. Она улыбнулась женщинам в сумрак. Потом направилась за свалку к мангровым зарослям. Она вспомнила школьные походы и ночёвки в палатке. Мангры, которые она хотела отломить, были слишком влажные, внутри веток тёк сок. Она собрала палочки, бумажный мусор. В трикотажном платье, обтягивающем грудь и бедра, в кожаных сандаликах, Мария была странной фантазией на вечернем пустыре. Когда она вернулась в улочку, женщины заулыбались ей, показывая разные, почти многоцветные зубы.
– Мне нужны спички, – сказала Мария на своём языке, изобразила руками, как чиркают спички о коробок, и по-английски добавила: – Огонь, огонь.
Женщины засмеялись и Мария тоже. Она почувствовала необыкновенный покой, будто её вдруг обволокло утробой матери как до рождения. Самая бойкая из женщин, грациозная и полная, с красивым овальным лицом, Джаянти, схватила Марию за плечо. Довольно грубо для Марии, но обычно для деревенского народа.
– Жди, дам.
Джаянти юркнула, как сытая кошка, в свою дверь рядом с дверью Марии.
– На. На, – быстро сказала она. – Твоё имя?
– Мария.
– Моё имя Джаянти, Джей.
Хоть говорила она резко, Марии её голос показался сладким, как голоса девушек, что распевали с утра до ночи по радио.
Женщины зашумели, окружили Марию. Им хотелось, чтоб она рассказала о мире, из которого пришла. Марии они виделись пёстрыми, чёрными, шумными. Но Джаянти толкнула её в лачугу.
– Ей надо готовить своему мужу, – сказала она женщинам и выставила вперёд ладонь, раскрывая пальцы с медными колечками, как лепестки цветка.
Ни у Марии, ни у Амира не получалось разжечь плитку, огонь постоянно гас. Обожглись, потратили почти все спички.
– Извини, не понимаю, в чём дело, – сказал Амир, улыбнулся своей космической смущённой улыбкой.
В темноте, что мгновенно рухнула на все крыши, им пришлось снова звать Джаянти. Джаянти ловко подожгла веточки, и скоро они напились чаю. Разговоры стихали, слышно было, как, спотыкаясь, люди ходят в туалет. В плитке переливались красные искорки. Они забрались с Амиром на верхний ярус нар и крепко обнялись. Через щель на крыше смотрело рыхлое небо, спускалось к зыбкой постели, как судьба. Снова стараясь быть тише, нежно и осторожно они занялись любовью. Руками хватались за тонкие доски, боясь свалиться на пол, от этого им стало смешно, они заулыбались в темноту.
Вода
По крыше колотили и кричали: