Посмотрев на мангры, Мария и Джаянти брели в обход деревушки к заливу Малед-крик. Они любили прогуляться как беззаботные дамы вдоль моря, мимо ржавых катеров. Высокая худая Мария со светлыми выгоревшими волосами и чернокосая пышная Джаянти любовались и нахваливали друг друга, не понимая ни слова:
– У тебя такие красивые браслеты, они звенят, как колокольчики у храма.
– У тебя глаза голубые, словно в них налили утреннее небо.
– У тебя волосы гуще мангровых зарослей.
– У тебя зубы большие и крепкие, как у хищной рыбы.
Потом они стирали и готовили на камнях, обозначающих границу их домов. Они пели песни своих предков и перебирали рис от жучков. Однажды Джаянти сказала шёпотом:
– Смотри, вот парень, которого я люблю с двенадцати лет.
В конце улочки возился с сетями молодой рыбак с густой бородой, кожей цвета ствола пальмы. Джаянти опустила глаза в землю. Если бы могла, она спрятала бы свой взгляд под шёлковую пыль. Парень тоже зарыл свой взгляд в сети.
Мария поняла слово «пиар» – «любить». Оно столько раз попадало в её ушные раковины с губ Амира. Она поняла, что Джаянти и лохматый рыбак связаны невидимыми лесками чувств. Лески режут, от них ничего хорошего, одна боль, но без них человек просто кусок пустой плоти.
Сгорбленная Джаянти, по-прежнему глядя в землю, шептала Марии:
– Завтра Саураб уходит к родственникам в другую деревню, и мы поедем на лодке в море. Раз в два-три месяца мы уезжаем на его лодке. Потом он высаживает меня в мангры, а сам уплывает. Потому я и знаю, что там живут мертвецы и мёртвые женщины тоже.
Джаянти сидела так близко, что Мария слышала, как стучит пульс подруги, какое влажное и прерывистое у неё дыхание. Она не поняла слов, но догадалась, что Джаянти тайно встречается с этим молодым мужчиной.
– Как же я хотела выйти за него, но родители отдали меня Саурабу, потому что он был богат, жил в комнате на Патил Гали. Но Саураб привык играть в автоматы, он бросал в них все рупии, – она расчертила рукой воздух будто в печальном танце. – Он работал продавцом в лавке у хозяина и проиграл даже деньги из кассы. Вот моя судьба. Только молчи! Знаешь, когда пьёшь молоко под пальмой, люди скажут, что это пальмовое вино.
Джаянти, чтоб утихомирить пульс, запела:
–
Из-за шиферной стенки песню подхватил голос одной из соседок, Минакши:
–
От голоса Минакши Джаянти вздрогнула и стала цвета оливки. Скоро со стороны пустыря из улиц пришёл Амир. Он вытер пот со лба полотенцем и с радостной улыбкой сказал:
– Эта жара напекает мне задницу. Я должен был родиться в другой стране.
Стены лачуг
Лачуги сотрясались как от подземных толчков. Можно было заметить рябь по линии домов на стороне, где жили Мария и Амир. Другая сторона деревушки притворилась мёртвой.
Шиферная стенка дома Марии и Амира принимала тяжёлые удары. Плоть должна была разломить хрупкий материал, вывалиться к ним на пол, но домик держался словно дряхлый солдат на последнем рубеже.
В раскрытой двери виднелось жёлтое небо – нежное и зыбкое полотно, долина дрожащих воздушных песчинок.
Всхлипы, выдохи, клокотание из хижины Джаянти входили в узкое жилище рваным потоком. Стенка хрустнула, почти надламываясь, рискуя обрушить крышу. Мария вцепилась в руку Амира:
– Иди, останови его. Пожалуйста.
– Мы ничего не можем сделать, это их семья, мы и так чужие здесь. Это очень консервативная территория, – ответил Амир, его грустные янтарные глаза смотрели через проём двери на небо вечера, – ты видишь, никто не выходит, такие правила здесь.
– Да у тебя все места консервативные, – Мария выдернула руку из пальцев Амира. – Я с ума сойду, больше не могу, я пошла.
Она постучала в стену и сказала, как научилась здесь:
– Чача, дядя, мне нужна соль.
За стеной наступила тишина, смазанная голубиным клокотанием. Мария вышла из щели своей лачуги и нырнула в соседнюю. На полу валялась тёмная груда в грязном сари. Нарядном сари, изорванном и блестящем, расшитым разноцветными нитками и бусинками по краям. Мария рванулась к Джаянти, но Саураб рукой преградил ей путь:
– Мадам, идите к мужу.
Он жестом попросил протянуть руку, Мария машинально протянула ладонь, не отрывая глаз от груды на полу. Саураб насыпал в ладонь соль и махнул на дверь. Она вышла, сжимая кристаллики соли в потной руке.
Жалкую полосу суши между пустырём и заливом Малед-крик залило мутной кровью молодой ночи. Солнце рухнуло, не ожидая больше ни минуты.
Сгустки