Поцелуй у ног богини

– Мы уже ничего не чувствуем, но от нас может исходить запах рыбы и свалки, запах залива. Иди, попросись переночевать у Гоувинда и Азифа. Без меня хозяин тебя и не заметит, там вечно толпы гостей. Помойся десять раз, постирай у них рубашку и погладь. Иди с Богом.

Молитва

Слоноголовый с толстым животом

Препятствий устранитель Лорд ГанешиНаелся ложкой молока.

МИНА КАНДАСАМИ, «КОГДА БОГ ПЬЁТ МОЛОКО»

Мария перекрестила Амира, как бабушки в её стране крестят в воздухе внуков. Он ушёл через пустырь на Патил Гали, по капиллярам переулков ко Дворцу Ашриты. Мария лежала, слушая, как ворочается рядом огромная ночь, как бродят в ней мангры в ожидании дождя, бегут в пригород поезда по самой старой в Азии железной дороге.

Потом она спустилась на нижний ярус нар и молилась там до утра на коленях. На рассвете тонкая, длинная и мягкая, как нитка, она отправилась в храм. Она не знала, где найти храм своей веры. Католический, наиболее близкий её религии, был строг и торжественен, а монахини читали на латыни, будто приговаривая к костру. В мечеть заходить было неловко. Она ни разу не видела мечетей, куда бы входили женщины. Мария так и не поняла, можно ли ей туда или нет, да и одета она была неподходяще. Она пошла в индуистский храм, похожий на открытую террасу. Опустилась на колени перед устранителем препятствий Ганеши, слоноголовым любителем молока.

Однажды этот бог втянул в свой каменный ротик чайную ложечку с молоком, и верившие в него от Калькутты до Дели, и дальше – в Чикаго и Мичигане, в Маниле, Сиднее и Сингапуре принялись поить статуи Ганеши молоком. Цены на продукт взлетели до небес, у храмов бились толпы, потоки белого молока стекали по сытым слоновьим животам. Осы кружили у алтарей – гарбхагриха[29].

Если бы Мария об этом знала, то принесла бы Ганеши молоко. Но она обращалась к нему так, как учили её молиться своему богу. Люди заходили и выходили из храма, украшали Ганеши гирляндами жёлтых ноготков. Служитель поджёг благовония, они истлели и погасли. С восхода и до первых сумерек Мария не прервала молитвы. Когда же поднялась, её колени были похожи на два синих камня, а ноги затекли. Кровь проталкивала себе путь маленькими остренькими рывками. Пошатываясь, она вернулась домой с разницей в несколько минут с Амиром.

Ганеши устранил препятствия, и Амир прошёл первое слушанье.

– Там было полгорода, Мария, но нас с Гоувиндом взяли.

– А Гоувинд-то зачем потащился? – сразу насторожилась Мария.

– Вчера я рассказал о пробах, он решил тоже сходить, посмотреть и ради опыта.

Марии это не понравилось, хотя кроме Гоувинда на роль полководца Баджи-рао претендовало ещё четыреста семь красивых мужчин. Триста из них отвергли сегодня.

– Я верила, что ты пройдёшь. Ты как Баджи-рао любишь женщину другой веры, – сказала Мария, её улыбка освещала лачугу ярче ворованного света.

Наконец у них появилась надежда, гладкая и скользкая, как морской камешек, но её можно было ощущать и держать в руках. Мария вдруг вспомнила, что и Гоувинд любит женщину другой веры. «Ну и что, это ничего не значит, они же из одной страны, – убедила она себя. – Значит только Амир». И всё-таки она опять сказала:

– Не понимаю, зачем Гоувинд пошёл? Какой из него воин? У него лицо подростка, к тому же слишком доброе, наивное какое-то.

– На сцене у него другое лицо. Вообще-то он хороший актёр, – задумчиво сказал Амир. Он на мгновение усомнился и подумал, что зря рассказал о прослушивании другу.

– Сходи в библиотеку, почитай как можно больше о Баджи-рао. Это шанс забрать детей, если бы я могла, то сама бы стала пешвой[30]. Да я стала бы кем угодно, Амир, – сказала Мария на смеси языков.

– Я знаю, знаю, – ответил Амир и сделал жест, означающий, что он хочет побыть в тишине – провел рукой перед своим лицом. У него в ушах пронзительно кричала птица-коял.

В дороге

А вскоре мы уехали в Бомбей,

Где нет деревьев, кроме одного,Что по ночам бушует в наших снах.

ДЕЛИП ЧИТРЕ, «РУБКА БАНЬЯНА»

Каждый раз, когда Мукта уезжала из дома, вся семья рыдала. В тот раз никто не обронил и слезинки. Все стояли на террасе, как на похоронах. Отец даже не вышел её проводить, а ведь он обожал свою старшую девочку. Только сказал кому-то в потолок:

– Наш народ во всём стал следовать американской культуре.

Потом долго сидел в кресле, смотрел на шторы. Белобородый сикх в меловом тюрбане в свете торшера напоминал призрака, что бродит по горам Пенджаба и пугает крестьян.

Мама Мукты, полная юркая большеглазая дама, качала головой. На прощанье она вздохнула:

– Подумай ещё много раз, дочка, нам так тяжело это принять.

– Гуру Грантх Сахиб джи ясно сказал в Хакамнаме[31], что сикх должен женить свою дочь только на сикхе, а не на стриженном[32], – проскрипел дедушка.

Бабушка заплакала:

– Вижу, скоро вы, молодежь, побежите замуж за пакистанцев.