Поцелуй у ног богини

– Бабушка, он такой же индиец, как мы все, – робко ответила Мукта.

– Никогда такого не было, чтоб женщины Чанда выходили за обритых! – сказал дедушка и ушёл в дом.

Лишь младшая сестра, тоненькая стюардесса «Индийских авиалиний», которая специально взяла отгул в этот серый день, обняла Мукту перед отъездом. Она ничего не сказала, злясь на сестру за то, что та так расстроила родителей, за то, что её дурацкий приезд нарушил весь ход вещей в доме. В то же время Мукта словно обелила её саму: уже год длился её роман с женатым пилотом.

Мукте не хватило квоты для покупки билета на прямой поезд. До Читтаргарха она поехала на автобусе «слипере» со спальными полками, похожем на вагон. Внутри не было туалета, а по дороге бедняжку здорово приспичило. Она просила остановиться, но шофёр грубо отрезал:

– Сестрица, займи своё место.

Автобус несся, как взбесившийся, над серпантином дорог, едва касаясь колёсами трассы.

Мукта села, затем она легла, но жидкость переполняла её маленький живот. Мукта расплакалась, встала и пошла проходом, снова умоляла водителя остановиться. Со всех полок за ней наблюдали.

– Дядя, останови уже треклятый автобус, – сказал кто-то. – Женщинам нельзя терпеть.

– Останови, брат, имей сердце, – поддержал его другой.

На всех полках зашумели:

– От одной минуты беды не будет.

– Что ты гонишь свою повозку, как шальной?

– Будто сам святой и ни разу в жизни не отливал!

– Ах, братья, ведь не положено здесь, – сказал водитель, нажимая тормоз. Автобус снизил безудержную скорость, остановился.

Мукта отошла от трассы в густую траву, в которой стонали цикады. В тёмном горизонте растворялись крыши зловонного трущобного посёлка. Недалеко от дороги паслась без привязи белая лошадь. Мукта почувствовала бесконечное облегчение. Не только тело, душа её радовалась. Вдруг посреди громадной ночи она поняла, как бессмысленно и мучительно было столько лет скрывать от семьи Гоувинда.

Для её родителей, которые увидели друг друга впервые на свадьбе, мысль о любовном браке казалась даже греховной. «Они обязательно привыкнут к этой новой для них мысли», – сказала тихонечко в ночь Мукта, словно повторяя роль.

Она зашла в шорохи автобуса, поблагодарила сердитого шофера, забралась в пыльный уют полки, задёрнула шторки. Она ехала к своему Гоувинду и была счастлива как никогда прежде. Накануне они около минуты говорили по телефону. Он также рассказал своим, он пошёл на пробы в фильм о Баджи-рао. После стольких лет их жизнь начала меняться. Пленительное чувство нового разливалось внутри и вокруг.

Мукта думала о том, что у них может быть ребёнок. Ей так хотелось своего малыша, а не чужих детей, которых дают подержать на время, а потом забирают вместе с крошечными ладошками и малюсенькими пальчиками.

Она думала о том, что им нужно побороть все сомнения. Думала о матери Гоувинда, которая, как он сказал, любит пить чай вприкуску с ладду. Мукта решила, что будет подавать ей чай хоть тысячу раз в день. Она придёт и поклонится бабушке и отцу, брату и его жене, подружится с их мальчишками-школьниками. Постепенно они поймут, что никакой разницы между ними нет, называться сикхом не страшно, это не угрожает их семье. Её сладкие мечты утекли в сон.

Автобус проносился по узким артериям ночи, в которой все мои сиротки, засыпая, надеялись на лучшие дни.

Старинные миниатюры

Оно объявляет об отмене канонов,

Оно само станет каноном.

МИНА КАНДАСАМИ, «ЭТО СТИХОТВОРЕНИЕ ПРОВОЦИРУЕТ ВАС»

Мастера кино, насмотревшись на Запад, задумали снять не цветочную любовную сагу, а картину с содранной кожей двух столетий. Зрители должны были провалиться в восемнадцатый век, почувствовать его запах с экрана.

В фильме не могло быть лиц с рекламных плакатов, которыми заклеены сплошь мои стены. Мысль безрассудная, ведь любят именно такие лица. Поглядеть на них да поплакать над горькой судьбой ходят семьями и целыми кварталами.

Мастера кино решили рискнуть и создать фильм, который понимали бы в мире за пределами субконтинента. Они заключили контракт с иностранцами, и те учили их тому, что умеют сами.

Фильм намеревался стать золотым украшением моей истории. Мастера изучали старинные книги и живопись, ездили по дворцам и музеям. Они рассмотрели множество могольских миниатюр: узоры одежд, нежность движений, сотни глаз, тонко вырезанных на лице, с чёрными зрачками, которые словно плавают в белом тумане.

Я позабыл настоящие лица людей того времени, столь нужные мастерам для фильма. По мне, люди всегда были одинаковыми. Они всегда прорастали из плоти друг друга, становились такой же плотью и тлели. Всегда посередине их лиц торчали носы, глаза глядели по сторонам, где б найти что получше. Картины, на которых люди застыли с цветком лотоса, копьём или павлином, лишь смутно напоминают тех, живших когда-то. Тех, которые рыдали, размазывая сырость по щекам, хохотали, широко распахнув рот, так что уголки его рвались, любили своих жён, зажмурив глаза и мечтая о красивой соседке.