Потусторонний батальон. Том 2. Война за дружбу

– Это не я-я-я! – протяжно выкрикнула ручейница. – Может, мыши или анчутки!

Из терема послышался громкий-громкий хохот Антона, которому завторила Настька. Уж если и эта печальная баба, раньше времени по мужу поминки хотевшая устроить, заголосила, то дело точно смешное.

– Что?! – грубо окрикнул их Яробор, зыркнув глазами.

– Трафик интернета, – пояснил Антон, – ну, гигабайты. Ну, цифры для интернета.

Хозяин заимки вздохнул. Все время забывал он про такие новодельные вещи. И ведь читал даже.

– Я сие мгонове́нье нарисую ещё, – взгоношилась Лугоша, а Яробор взял её за руку, пока та не убежала в терем за карандашами.

«Учиться нам ещё и учиться, – думал он. – Мир шибко далеко шагнул от того века, где нам привычно было. Люди другие, жизнь другая. Негоже посмешищами быть».

– Пойдём, – негромко сказал Яробор и потянул девчурку за собой. – Будем нашего самоубийцу выручать.

– А как? – тут же приободрилась Лугоша, воздев снизу вверх на своего дядьку огромные серые глазищи.

– Узришь, – ласково ответил лесной бог, пойдя в сторону вставшего из травы тумана.

Тот послушно ждал, готовый принять хозяина в объятия и перенести, куда тому вздумается. Однако, не дойдя двух шагов, Яробор остановился.

– Дядька? – тут же подала голос Лугоша, стараясь понять, что хочет ее спутник.

– Мы пешими пойдём, – отозвался Яробор. – Так для дела надобно. Мы обхитрим эту стерву, в дурах оставим. Мы пойдём, а ты шаги считай.

Хозяин заимки направился мимо терема, мимо капища своего, у коего в будущем надобно начать свершать ритуалы, мимо заветной поляны.

– Дядька, я токмо до десяти считать могу, – стыдливо произнесла Лугоша, пряча лицо.

– У-у-у, не́уча. А еще цифры для трафика хотела написать. Учись. Гигабайта – она цифер знаешь скока? Тьма по великому счёту и так тысячу раз. Проще хвоинки пересчесть в лесу моем, чем цифири начертать, – наставительно ответил лесной бог.

– Я и так учусь. Мне тяжко. Я же раньше до двух считала. А сейчас до десяти. Меня учили, что перст – он один, перста – два, а персты – много. А как ныне? Обязательно цифирю добавить. Два перста, три перста. Если просто сказать перста, то и не поймёт никто, что их два.

Яробор скривился и прибавил ходу. Память его уже и забыла такое, он-то к счёту приучен был, складывать и вычитать умел.

– Приспособимся к новому, – со вздохом высказал лесной бог. – И не столько в словах разберёмся, сколько в душах людских. Слова, они из души проистекают, это как воздух для птицы, как вода для рыбы, как земля для травы. Из слов душа произрастает, слова она родит, и словами полнится. Какие слова в душе, такая и сама душа. Если рыба в болотине живёт, то и сама тухлым воняет, если трава в земле бедной растёт, то сама чахлая. Слова, они нужны человеку. А новые слова обозначают новую душу, что из тесного выползка исторгается, аки змея при линьке. Тут главное – старые не забыть, чтоб не обеднеть душой.

Лугоша лишь кивнула, не зная, что ответить. Все правильно дядька говорил.

За словами и мыслями таковыми Яробор вывел племянницу к небольшой палатке, стоявшей особнячком от всего лагеря. У палатки крест стоял деревянный, заботливо вкопанный в землю и обложенный у основания дёрном. Тут же к небольшой берёзе был на гвоздь прибит добротный умывальник, с коего потихоньку капала в траву вода. Ветви при каждом дуновении ветра по-матерински ласкали палатку и сам крест.

Яробор усмехнулся, а Лугоша, узрев такое, встала, как вкопанная.

– Дядь, ты пошто сюды меня привёл. Он же полоумный.

Лесной бог не ответил, только звать начал сего священника.

– Эй, жрец Всеродителя! Выходи, обмолвиться надобно.

Через десяток-другой мгновений из-за пологов шатра показался хмурый поп, глянув сперва на крест, а потом на хозяина заимки.

– Что тебе, отродье зла, нужно? – спросил он.

Яробор не сразу ответил, разглядывая этого сановника, стоящего пред ним без угроз и криков. Человек как человек. Разочаровался в своих начальниках, что втрое мзду дерут со своих же, в жуликах, торгующих свечами восковыми и святынями поддельными. Торгующих словами, как мясник вырезкой на рынке. Разочаровался и подался в лес в надежде свою священную войну вести в одиночку. Сие на его душе виднелось, как ожог на коже.

– Помощь нужна, – без затей произнёс хозяин заимки, – бесов изгнать.

– Они же с тобой заодно, выродок бездны, что их изгонять? – не отводя глаз, произнёс поп, и будь его воля, он спалил бы гостя вместе с теремом не поморщившись.

– Ну-у-у, это как сказать, мил человек, – ответил Яробор, подмигнув Лугоше, которая стояла, насупившись, рядом, и держалась за руку. Ручейница сделала маленький шажок за спину дядьки, не отпуская его ладонь. – Я-то, может, и творение ночного леса, а вот из-за тебя целых два дитя на себя могут руки наложить. Но ежели тебе все равно, и ты токмо о чистоте веры печёшься, то я пошёл хоронить их. Заживо хоронить.

Яробор развернулся и неспешно двинулся к медленно встающему за сто шагов туману, потащив за собой Лугошу. А поп молчал.