Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

Приписка сбоку:

И напиши о Николе: какое впечатление произвел, держал себя медведем, или нет.

Был Ланге[361] на 5 минут… Tiré à quatre épingles[362]. Я так его в сущности перезабыла, что удивилась его существованию. Ну, Нилочек, <2 слова нрзб>, из того, что я написала столько об Л., не заключи чего-нибудь романтичного, и я, Боже мой, как далека от ролей…

6. 21 февраля 1898

Санкт-Петербург – Киев

Сегодня я проснулась рано – в окно глядела угрюмая статуя с фронтона противоположного дома, и полоса темно-серого неба, полного угрюмым петербургским сплином. “На караул!” – раздается свирепый голос с улицы и вслед за ним торжественный плач похоронного марша. Я подошла к окну – хоронили какое-то важное военное лицо. Эти хлопоты и заботы о комфорте, эта погоня за наслаждением, какой проникнут холодный большой город – какое это великое заблуждение! Кажется, я понимала это умом в последние годы и начинаю понимать самой глубиной моего существа, что “единое есть на потребу” – Бог и Любовь – Но от глубины, от сверхчеловеческой вероломности этих понятий то, что называют разумом – наша бледная попытка безвинных, которых мы впутываем в дело познавания мира, отворачивается и маскируя свое бессилие, говорит: нужно заниматься земным хозяйством. Будем заниматься земным хозяйством! Для этого иду сегодня в Вольно экономическое общество слушать Туган-Барановского. Я познакомилась с ним – настоящий Туган Барановский[363]: добродушно-придурковатое лицо, с оттенком обычного марксистского самодовольства, скучен и криклив, т. е., вернее шумен – говорит не только ртом, но и руками, и очками и так громко.