Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

VII

О, как я рада! Ты со мной.
Сейчас мне страшно, страшно было —
В той церкви синий дым кадила
И гроб, закрытый пеленой.
В гробу безгласно неподвижный
Двойник усопший мой лежит,
И нет ничьей руки любимой
Поправить волосы. Висит
Вдоль бледных щек его небритых
Волос рассыпанная прядь…

Но ты пришла. Склонилась низко,

Решилась ласково принять
Тяжелой пряди тень немую —
И были мертвые уста
Живому рады поцелую,
Как рада солнцу темнота.

VIII

Меня бессонница томит.
Ты знаешь ночи роковые:
Пустыней жизнь вокруг молчит,
Все чувства мрачные, нагие.
Как Езеклиев мир костей
По сердцу бродят терпеливо.
И нет иллюзий, нет страстей,
И беспощадно все правдиво.

VIII (так!)

Плывут созвездья в темноте,
Моря к утесам нежно льнут.
Друзья, влюбленные, подруги —
Они в конвертах чувства шлют.
Их речь бумажная нежна —
Они соскучились, тоскуют,
Желают, верят, ждут, целуют…
Но дни идут – и я одна.

IX

Одна… Как странно – я одна.
И как со мной случилось это,
Что я, как беглая комета
В союзы звезд не включена.
Что у груди моей застывшей
Живое сердце не стучит,
Что в ночь с волнением не спешит
Ко мне никто, весь мир забывши
И к изголовью моему
С мольбой любви не припадает
И с глаз бессонных не сгоняет
Тоски томительную тьму.

X

Один лишь был на свете Некто…
Но он ушел… не захотел…
И заблудившейся комете
Блуждать без сроку Бог велел.
Миры чужие озаряя
На миг сияньем роковым,
Годины бедствий предвещая
Холодным пламенем своим.
. . . . . . .
Затем – ко сну пора идти.
Ответа жду, люблю, жалею.
Люблю, жалею, как умею.
Письмо окончено. Прости.

Вава

15. [Санкт-Петербург – Киев]

Дорогой Нилок!

Грустно, что у вас в милом Киеве может быть непогода на душе. Поля в твоей лихорадке оставила ли тебя. Напиши что-нибудь о детях – какой-нибудь исторический анекдот, говорящий о их гениальности (не гениальных детей нет), или про их глупости. Какие слова говорит Ай? Нина начинает читать или петь? Перестала ли Лёка превращаться в соляной столб воплощенного упрямства, и все такой же плакса Женька или нет, и поумнел ли он. Как хотелось бы посидеть с ними вечером!

В твой приезд в Петербург не могу уверовать, пока не увижу тебя в своей комнате. Впрочем, если бы ты достала билет – тогда это было бы осуществимо. Остановилась бы у меня, за обед платила бы 30 копеек в день и копеек 30 тратила бы на конки. Все остальное тебе ничего не стоило бы. Думаю, что в январе я буду здесь.

Меньшиков так описал мне Ямполь и другие геологии, что пропала охота ехать – говорит: сплошное ханжество, самодовольство или жесточайший разлад.

Касательно моих стихотворений должна со смущением добавить и разъяснить, что все-таки это не письмо, а, так сказать, “перл создания”, т. е., вещь преувеличенная и сгущенная. На самом деле, все проще и разнообразнее, и, кажется, я не похожа на инокиню. Отчего Таля ни словечка не пишет? И выйдет ли, наконец, этот злополучный Собор? Макс зовет меня в Киев – предполагает взять Ж. и Ис. Но это еще не наверное.