Читаем Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах полностью

Здесь у царевича моего вырывались уже полупризнания, чаще в стихотворной форме. “Радость безмерная, ты ли душа моя, красная девица” – таким речитативом не раз выдавал он себя, повстречавшись со мной на дороге в больницу. Но уже мы начали избегать друг друга. Вскоре я заболела тифом. Ему пришлось каждый день навещать меня. Вот тут уже были не только взгляды. Была робкая, но все более неудержимая ласка. Я прикладывала его руку к своей щеке. Он, склонившись надо мной, дышал или шутливо дул на мои локоны. Я не хотела выздоравливать, не хотела жить без него. Не хотела и с ним (жена, двое детей)[110]. И я выпила морфий. Но такую большую дозу, что она уже не могла подействовать, и нетрудно было меня спасти. Впрыснули апоморфин, поднялась тошнота, и все прошло. Думаю, что тут сыграл свою роль и тиф. Без ослаблености нервной, в какой я тогда была, без изменения сознания, я бы ни до, ни после не решилась на самоубийство[111].


По смыслу сюда ложатся три недатированных письма к Леонилле, хотя и они не до конца проясняют все случившееся.

Скорее всего, письмо написано в конце марта или апреля 1900 года:


Отчего молчишь так долго, Нилочка?

Хотела бы иметь о всех вас подробный отчет. Если нет для него настроения, то хоть краткий конспект жития. (Владимир Соловьев говорит, что в молодости жизнь, а после уже житие – “проще время живота”.)

На праздники еду к маме. Пиши на Воронеж. Последним месяцем я жестоко страдала – за жизнь и душу человека, с которым связал меня слепой рок. Все наше прошлое осветилось таким трагизмом, что, если бы я раньше знала то, что знаю теперь, не уехала бы от него никогда ни на одну минуту и не спрашивала бы ни о чем, ни разу – молчала бы под пыткой. Все приходит слишком поздно. Теперь я могу быть только безучастной вещью в его жизни со всем моим пониманием происходящего.

Я даже не могу писать ему – он в санатории. Письма запрещены. На сколько это времени, ненадолго или навсегда – тоже неизвестно. Душа моя от меня далеко. Живу в полусне. Теперь даже не болею.


Несмотря на отсутствие имени некоего человека, понятно, что речь в письме идет о Шингарёве. В 1928 году в письме к младшей подруге Зинаиде Денисьевской она напишет ту же фразу о нем, что и в письме Леонилле: “Мы чувствовали дыхание рока между нами”.

Об окончании истории с Шингарёвым Варвара вспоминала:


После Гнездиловки мы с Андреем Ивановичем увиделись последний раз в Воронеже. “Выпала жемчужина из нашей встречи, – сказала я, – нам больше ее уже не найти”. “Что же делать, – сказал он глухо, – да, я и сам их не хочу”. Жемчужиной мы называли ту близость, легкость, простоту и открытость в наших отношениях, какая сразу установилась у нас. Но беда была в том, что я уже хотела других отношений, что мне страшна и не нужна была жизнь без них, что, может быть, даже компромиссную, закулисную любовь я приняла бы от него, только бы не расставаться. И то, что он предрешил расставание, что мог мыслить жизнь свою без меня, нанесло мне тяжкое оскорбление: и оно же было исцелением раны, нанесенной встречей с Андреем Ивановичем, и последней строчкой в эпилоге нашего трехлетнего романа. Мы встретились еще раз на Пироговском съезде, но тут стало для нас ясно, что и дороги, и сердца у нас разошлись в разные стороны, и стали мы чужими.

И только один раз, в 18-ом году, в Киеве, когда я узнала, что Андрей Иванович погиб от ножа убийцы[112], я испытала жгучую горесть и целые сутки чувствовала себя, как бы вдовой его. Только одни сутки.

Да еще вот в снах изредка вижу его лицо, склоненным ко мне в звездной темноте степной ночи (как было однажды). И что-то вроде тех слов, какие он сказал – забытой молодой всеозаряющей радостью пройдут через память сердца: “Зачем звезды, когда так близко ваше лицо. Посмотрите же на меня своими ясными зореньками”[113].

В это же время, когда Варвара переживает свои события в Гнездиловке, Лев Исаакович шлет Анне письмо с неожиданной припиской:


9 (21) марта [1900]

Сегодня еду домой, дорогая Анна, – (речь идет о Киеве) – но вчера получил письмо твое и хочется хоть несколько строчек в ответ написать тебе. У меня в последние дни масса беготни. Нужно со всеми проститься и, затем, пришлось о Варваре Григорьевне похлопотать. Она, как я писал тебе, заболела. Нужно было хлопотать в фонде о пособии, и т. д., и т. д.[114].


В письме начала 1900 года Варвара делится с Леониллой Тарасовой своими проблемами. Оказывается, что она вызывала к себе Шестова разрешить денежные затруднения: “Ты знаешь, что нам дано умирать и воскресать при жизни. Но страшно, что есть при жизни умершие люди. <…>

Перейти на страницу:

Все книги серии Чужестранцы

Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации
Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации

Ольга Андреева-Карлайл (р. 1930) – художница, журналистка, переводчица. Внучка писателя Леонида Андреева, дочь Вадима Андреева и племянница автора мистического сочинения "Роза мира" философа Даниила Андреева.1 сентября 1939 года. Девятилетняя Оля с матерью и маленьким братом приезжает отдохнуть на остров Олерон, недалеко от атлантического побережья Франции. В деревне Сен-Дени на севере Олерона Андреевы проведут пять лет. Они переживут поражение Франции и приход немцев, будут читать наизусть русские стихи при свете масляной лампы и устраивать маскарады. Рискуя свободой и жизнью, слушать по ночам радио Лондона и Москвы и участвовать в движении Сопротивления. В январе 1945 года немцы вышлют с Олерона на континент всех, кто будет им не нужен. Андреевы окажутся в свободной Франции, но до этого им придется перенести еще немало испытаний.Переходя от неторопливого повествования об истории семьи эмигрантов и нравах патриархальной французской деревни к остросюжетной развязке, Ольга Андреева-Карлайл пишет свои мемуары как увлекательный роман.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Ольга Вадимовна Андреева-Карлайл

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Заговоры и борьба за власть. От Ленина до Хрущева
Заговоры и борьба за власть. От Ленина до Хрущева

Главное внимание в книге Р. Баландина и С. Миронова уделено внутрипартийным конфликтам, борьбе за власть, заговорам против Сталина и его сторонников. Авторы убеждены, что выводы о существовании контрреволюционного подполья, опасности новой гражданской войны или государственного переворота не являются преувеличением. Со времен Хрущева немалая часть секретных материалов была уничтожена, «подчищена» или до сих пор остается недоступной для открытой печати. Cкрываются в наше время факты, свидетельствующие в пользу СССР и его вождя. Все зачастую сомнительные сведения, способные опорочить имя и деяния Сталина, были обнародованы. Между тем сталинские репрессии были направлены не против народа, а против определенных социальных групп, преимущественно против руководящих работников. А масштабы политических репрессий были далеко не столь велики, как преподносит антисоветская пропаганда зарубежных идеологических центров и номенклатурных перерожденцев.

Рудольф Константинович Баландин , Сергей Сергеевич Миронов

Документальная литература