Читаем Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах полностью

Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

Разбирала старинные письма – уцелевшие листки и полулистки писем Льва Шестова. 96-ой, 97 год. XIX век! Помечены – Рим, Базель, Берн, Париж, Берлин. Годы скитаний и лечения после жестокого столкновения наших жизней: своей, сестры Насти и его, где все потерпели аварию, одно из тех крушений, от которых нельзя оправиться в течение одного существования. Сестра вынесла из него неизлечимую душевную болезнь, которая длилась 18 лет. Я – утрату руля в плавании по житейскому морю и ряд великих ошибок. Уцелел, то есть стал крупным писателем и не прервал дела своей жизни – философствования – только Лев Шестов. Но в этом уцелела только одна часть его души. Самая главная, интимная, глубинная, которой он был обручен мне, осталась обескровленной, беспочвенной, бездеятельной. Все это ясно только теперь, издали, в дни итогов. Временами и раньше казалось, что это так. Но потом душа забывала, где она дала жизни перерезать питавшую ее артерию. Из гордости забывала. Из безнадежности. Я убеждена, что во святая святых Лев Шестов о том, что я тут пишу, думает тоже, как и я. Но легко представляю себе, что он отрекся бы от меня перед лицом жены, детей, друзей. Не столько из моральной трусости (есть и этот элемент), сколько из болезненной мимозности, из величайшего целомудрия по отношению к своему внутреннему миру[247].

В ожидании их встречи в другом мире она написала:

Лев Шестов не был супругом моей души, ей сужденным, единственным “Ты”, которое так безумно и так напрасно искала она всю жизнь. Но он был друг – спутник для дальнего, опасного, полного неизвестности плавания. Я верю, чувствую, знаю, что корабль его стоит где-то вблизи на якоре и не уйдет, пока я не покину гавани. Я думаю, что встречу на этом же корабле сестру (Настю), некогда обручившуюся с ним[248].

Эпилог

Варвара Григорьевна пережила Шестова на шестнадцать лет. Последние сорок лет она жила в углу за ширмой на кухне большой московской квартиры артистки, лауреата Сталинской премии Аллы Тарасовой. Здесь Малахиева-Мирович оказалась почти случайно. В середине 1930-х годов при помощи актера Ивана Москвина (он в то время был гражданским мужем Аллы Тарасовой и депутатом Верховного совета) Варвара Григорьевна получила комнату в коммунальной квартире на улице Кирова. Но спустя несколько лет ее давняя подруга Леонилла уговорила отдать эту комнату своей внучке, юной актрисе Галине Калиновской, которая выходила замуж. Алла Тарасова сказала тогда Варваре Григорьевне: “Включаю тебя в свою семью”. Вскоре Малахиева-Мирович поняла, что совершила роковую ошибку. Совместное существование столь разных людей под одной крышей было очень тяжелым.

Михаила Владимировича Шика, катакомбного священника, расстреляли в 1937 году на Бутовском полигоне. Наталья Дмитриевна Шаховская умерла в 1942-м в больнице, рядом с ней была Варвара Григорьевна. В доме Добровых в Малом Левшинском переулке, где она раньше проводила много времени, никого не осталось: друзья ее умерли еще накануне войны, а Даниил Андреев и его жена – младшее поколение – в 1947 году были арестованы по делу о романе “Странники ночи”. Затем были арестованы родственники и читатели этого романа – муж и жена Коваленские и другие близкие знакомые. Варвара Григорьевна тоже проходила по этому делу, но ее чудом не посадили в тюрьму.

После войны Алла Тарасова вышла замуж за генерала Пронина, который поселился в той же квартире мхатовского дома, где жила в углу на кухне Малахиева-Мирович. Восьмидесятилетней Варваре Григорьевне дали понять, что ей надо покинуть собственное жилье. Тарасовы искали для нее место в доме престарелых, но так и не нашли. В углу за ширмой на кухне она пишет свои дневники, постоянно возвращаясь мыслями к прошлому. Незадолго до своего ухода она оставила такую запись:

И если бы в молодости я ответила Льву Шестову так, как ему казалось тогда единственно важным для его души, не было бы у него того великого опыта, который привел его к огромной работе духа над загадкой жизни и смерти[249].

Дневник обрывается за несколько месяцев до кончины Варвары Григорьевны. Последняя запись сделана 14 мая 1954 года. Строчки уже плывут на странице, слова разбегаются в разные стороны. В них она благодарит Аллу Тарасову за то, что та нашла возможность отправить ее в больницу, радуется, что ту снова выбрали депутатом…

Есть и еще души, поджидающие моего прихода. Но ближе, теснее, неразрывнее всех связь с тем, кто в самую нужную минуту далекого прошлого сказал мне: “Если мы дети Бога, значит можно ничего не бояться и ни о чем не жалеть”[250].

Так Варвара Григорьевна отправилась к своему “потустороннему другу”.