Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

У меня к Вам просьба – пришлите мне, как можно скорее 10 рублей. Узнайте на почте, можно ли послать прямо до Ospedaletti и вышлите на мое имя и чтоб не было лишних толков – с адресом, надписанным не Вашей рукой. Я поставила себя в невозможно глупое положение, поместив себя на содержание к Софье Исааковне. Это все равно, что стоять с протянутой рукой – обращаться к ней за каждой из мелких надобностей. А между прочим это необходимо почти каждый день – бумага, марки, чернила и т. д. Нужна вся глубина моей непрактичности, чтоб зная ее, зная себя не предвидеть всего этого заранее. Но примите к сведению, Лев Исаакович, что, обращаясь к Вам с такого рода просьбой, я ставлю Вам в непременное условие подвести итог всем моим мелким долгам (около 20 р., я думаю) и получить эти деньги из первого моего газетного гонорара. Если нет, то не присылайте совсем – я обращусь к какому-нибудь другому заимодавцу, менее для меня стеснительному, чем Вы.

Что Вам написать о себе? Никогда я не испытывала такой тоски, как здесь. Как и почему – скучно объяснять. Да Вы, кроме того, и сами знаете. Главные причины все те же, а море, это живое олицетворение вечности, только углубляет и расширяет все тяжелое, что было в душе. Скажите, как по-вашему, должно ли простирать свою любовь к людям до того, чтоб позволить им задевать ваше достоинство? Должно ли “противиться злому”, если зло направлено против вас самих? Что-то я запуталась опять, да так, что в какую сторону не метнусь – везде вижу себя в сетях собственного невежества и бессилия мысли.

Когда море нагоняет свои волны на берег, у меня одно желание – лечь на эту волну и уплыть с ней в самую середину Средиземного моря и видеть только воду да небо. Я не могу и не умею жить с людьми. Если бы был Бог, я бы ему служила, ему одному, безвыходно в каком-нибудь храме, с псалмами и самобичеваниями. Ах, какая тоска, не могу передать Вам, какая тоска – жизнь вообще.

Пишите больше. В. Мал.

8. Варвара Малафеева (Малахиева-Мирович) – Льву Шварцману (Шестову)

3 декабря 1895

[Остпедалетти – Киев]

Получила сегодня Ваше письмо[265]. Какая ужасная картина эта “Зависимость”[266]! Я бы даже не хотела ее видеть. Именно такой картины недоставало мне, чтобы выразить весь ужас тех дней, которые я вижу на себе, на других, на всех людях. Между прочим, я стала так впечатлительна к искусству, как никогда. Недавно в салоне один поляк показал мне фотографию памятников Генуэзского Campo Santa. Там один ангел – когда я увидела его, что-то зашумело у меня в ушах, зазвенело, и я почувствовала, что еще минута, и я лишусь сознания. Он стоит у решетки могилы и в лице его, в локонах, в каждой складке одежды написано такое роковое, такое бесповоротное “никогда”, от которого бедное человеческое сердце сжимается ужасом. Целую ночь снились мне эти памятники.

Я послала Вам письмо в Петербург poste restante[267]. Не можете ли Вы прислать мне письмо Венгеровой. Отвечать я ей не буду, но хотела бы знать, что она пишет. Софья Григорьевна писала мне, что она дала очень лестный отзыв и соблаговолила подтвердить, что у меня истинный талант (хотя при “наивных замыслах”). Скажите, что сталось с моей “Ёлкой”[268]? Ведь скоро Рождество. И еще в “Киевлянине” моя “Последняя страница”, которую они посылали в Управление по цензуре. Однако, справьтесь о ней, если будете иметь свободное время. И простите, что надоедаю Вам поручениями.

Как я рада буду, если Вы сблизитесь с Настей! Возле нее никогда не было вполне достойного ее мужчины. И был такой, который доставил ей много душевной боли и обиды. Подойдя поближе к ее душе, Вы увидите, что такая молодая, она ранена уже и не смеет быть доверчивой. Но когда Вы узнаете ее ближе, Вы увидите также, что это душа, достойная лучшей участи, чем пропадать в глухом закоулке Воронежа за непосильным трудом. Пожалуйста, напишите, как Вы нашли мою девочку, здорова ли она, хорошо ли ей у С.М. (нет ли шероховатостей отношений, которые при Настиной нервности могут стать для нее пыткой). Как бы я хотела быть теперь в Киеве. Если б было кому заменить меня у Софьи Исааковны, я не задумалась бы уехать отсюда завтра же, или сегодня вечером. Мне очень нехорошо здесь, потому что я не нахожу в себе достаточно любви к Софье Исааковне. Вследствие этого совсем дурные, тяжелые, далекие и напряженные отношения. А дети меня раздражают, как никогда. И сердце болит по целым дням. Когда наступает вечер, я с облегчением думаю о том, что вот еще один отсчитан. А когда настает утро, я встречаю с таким отвращением к предстоящему дню, что не нахожу в себе сил одеваться и вожусь с своим туалетом, как никогда. Кроме того, сердце мое совсем изменяет. И что-то подсказывает мне, что дело близится к концу. Настасию только мне ужасно жаль. Она не переживет меня.

Желаю Вам всего лучшего. Спасибо за письмо. Пишите. В.

9. Варвара Малафеева (Малахиева-Мирович) – Льву Шварцману (Шестову)

7 декабря 1895

[Италия – Киев]