Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Лежа на боку, казалось, безучастный ко всему Ананьев отвинтил флягу и, вскинув ее, отпил несколько глотков. C виду комроты становился спокойнее, грубоватое лицо его приобретало привычное выражение твердой суровой властности.

Бойцы на откосе усердно окапывались, изредка бросая любопытные взгляды в сторону командира роты. Взводные цепочки казались чересчур коротенькими — десятка полтора автоматчиков лежало за кустарником да столько же возле насыпи. Тут же находились и раненые.

Грызя сухарь, командир роты оглядывал свои боевые порядки.

— От тебе и рота! — сказал он. — Докомандовались…

— А что, и Зайцева нет? — осторожно спросил Васюков.

Ананьев не ответил и даже не взглянул на Васюкова — он снова вперил взгляд в высоту, будто ждал кого-то оттуда.

Сжевав остатки сухаря, Ананьев осмотрел взвод:

— Так, где Цветков?

— Вон Куркова перевязывает, — сказал Щапа.

— Передай: пусть собирает раненых, этого цуцика, — ротный кивнул на немца, возле которого опять настороженно сидела Пулька, — и по канаве — в тыл.

Щапа, пригнувшись, помчался по откосу.

Васюков вопросительно взглянул на Ананьева, но выражение лица того оставалось непроницаемым.

— Если третий батальон там, — вслух про себя рассуждал Ананьев, — то тогда не все еще потеряно. Еще мы посмотрим.

Ананьев сполз ниже, сидя, подтянул на шинели ремень.

— А что комиссар? Видно, серьезно ранен?..

— Наверно, серьезно. В бедро и живот.

— В живот? — обеспокоенно сказал Ананьев. — Худо дело! Он о чем-то подумал еще и вскочил на ноги.

— Ладно. Ты побудь тут.

Но не успел он сбежать по откосу, как откуда-то издали долетел крик. Что-то похожее на протяжное «эй» послышалось вдали и исчезло.

— Товарищ старший лейтенант! — вдруг вскрикнул автоматчик на откосе.

Застыв с лопаткой в руках, он выглядывал над дорогой, и в его голосе сквозила тревога. Комроты остановился.

— Что такое?

— Гляньте.

То, что заметил автоматчик, кажется, было уже видно всем; бойцы встревоженно замерли в своих окопчиках, никто не промолвил ни слова. Ананьев поднялся на скос и упал на колено.

С высоты опять донеслось далекое, явно не нашенское «геей», и на высоте у верхней границы зяблевого участка показались двое. Они не спеша шли вниз — один почти впритык за другим. Задний при этом широко махал руками, судя по всему, подавал знак, чтобы не стреляли.

— Ге-эй! Нихт шиссен! Никс стгаляй!

Вся рота застыла в немом удивлении, видя и не веря своим глазам. Странные какие-то это были немцы. Хорошо вглядевшись, Васюков перво-наперво заметил, что одеты они не одинаково: заднего трудно было рассмотреть, а на переднем была очень похожая на нашу, серая, коротковатая, без пуговиц и без ремня шинелька. Да и шапка на нем тоже оказалась наша — зимняя, с растопыренными в стороны клапанами.

— Чумак! — вырвалось у Васюкова.

Двое на склоне остановились.

— Чумак! — испуганно прошептал автоматчик, сидевший рядом с Васюковым. И по цепи побежало страшное слово узнавания: «Чумак!.. Чумак!.. Чумак!» А Чумак стоял, уронив голову и виновато сутулясь в своей обвисшей помятой шинельке. За спиной, явно хоронясь, что-то кричал немец с автоматом на груди, в каске, с круглой противогазной коробкой на боку.

— Шнейдер! — встрепенулся Ананьев. — Где Шнейдер?

Шнейдера сюда! Пулей!

Тем временем Чумак и немец продолжали неподвижно и молча стоять на склоне. Немец так плотно жался к Чумаковой спине, что выстрелить в него, не рискуя попасть в Чумака, было невозможно. Автоматчики в цепи загалдели, каждый по-своему понимая суть происходящего.

— От гад! Предатель!

— Какой предатель? Влип он!

— Да тикать надо! Растяпа!..

— Где Шнейдер? — рявкнул, оборачиваясь к Васюкову, Ананьев.

Но Шнейдер уже бежал. Только этот длинный, нескладный человек просто, видать, не умел спешить. Бег его скорее напоминал ленивую ходьбу с прискоком — сгорбившись, он то вяло трусил, то путано сигал по мокрому полю.

— Бегом! — крикнул командир роты.

Шнейдер наконец одолел открытое болотце, перескочил через лужу воды в канаве и с какой-то неуклюжей развалкой полез на откос. Ротный несколько мягче сказал:

— Что он кричит? А ну, послушай. Шнейдер криво передернул губами.

— Что слушать! На Чумака фрица выменивает.

Ананьев сполз ниже, а затем и вовсе отвернулся от высоты. Настала трудная пауза. В цепи все притихли. Ниже под насыпью напряжено застыл пленный обер-фельдфебель, над которым в выжидательной позе стоял Цветков.

Вдоль канавы к командиру бежал Щапа. В цепи, перебивая друг друга, галдели:

— За Чумака такого фрица? Нема дурных.

— Так что ж, Чумаку погибать?

— Тикать надо.

— Гляди, утикешь, когда на мушке держат.

— С пулемета тогда обоих. Все одно…

Три автоматчика из взвода Пилипенко принесли на плащпалатке раненого Гриневича. Лейтенант был плох и едва приподнялся с плащ-палатки, когда его опустили на землю под насыпью.

— Ты видишь, комиссар? Что делается? — не отрываясь от высоты, сказал Ананьев.

— Скверная штука, — тихим голосом сказал Гриневич.

— Ах, сволочи!

Ананьев то садился, то вскакивал и все время ругался.

— Пулемет ко мне! — наконец, приказал он.