Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

— Пулемет — к командиру роты! — передал по цепи Щапа, и тут же появился маленький узкоглазый Батурбаев с заряженным РПД в руках. Подбежав, он взобрался на откос, и Ананьев с безучастным, каменным видом выждал, пока тот укреплял перед ним на бровке пулемет. Наконец Батурбаев щелкнул затвором, определяюще взглянув на высоту, пододвинул хомутик прицела, планка которого круто поднялась вверх, — до цели оказалось довольно далеко. Пулемет был готов, боец отстранился, уступая место командиру роты.

Автоматчики умолкли. Вдруг автоматчик вскричал:

— Ты что мне его суешь? Сам не умеешь?

Батурбаев сконфуженно переморгнул узенькими щелочками глаз.

— Умею, товарищ командир. Почему не умею?

— Умеешь! — передразнил командир роты, вытягиваясь за пулеметом. Он полежал недолго, будто даже прицелился, и опять встал, опершись об откос. Его пальцы на широкой руке едва заметно вздрагивали. — А он у тебя исправный?

— А как же! Исправный, товарищ командир!

— Где же он, к черту, исправный? — закричал Ананьев. — Он грязью забит.

Батурбаев виновато сковырнул с приклада присохший комочек грязи.

— Убирай к чертовой матери свой драндулет! — прокричал Ананьев и отвернулся. Батурбаев с готовностью подхватил пулемет и сбежал вниз к канаве.

— Цветков, давай фрица!

Цветков послушно подтолкнул фельдфебеля, и тот несмело еще поднялся и с готовностью запрыгал на одной ноге, падая рукой на откос.

— Ты сдурел? — ослабело приподнял голову Гриневич. — Или выпил лишнее? Что ты делаешь?

— А что? — непонимающе сказал Ананьев.

— Как это что? Он еще спрашивает! Ты понимаешь, чем это пахнет?

— Чем?

— Я просто не знаю! — Гриневич хотел подняться, но вдруг застонал и, откинувшись навзничь, несколько секунд молчал, закрыв глаза. — Он еще спрашивает — чем!.. С ума сойти можно!.. Ты приказ два ноля девятнадцать знаешь?

— Пошел ты!.. — не очень решительно прокричал Ананьев. — У меня рота! Видишь? А вон немцы!

В цепи опять насторожились: автоматчики, перестав копать, слушали. Цветков в это время подвел немца, и тот, плюхнувшись на землю, замер.

— Ну ты подумай! — продолжал тихо Гриневич. — Было бы кого, а то Чумака! Из-за этого придурка такого гада отпускать. Надо додуматься!

Ананьев повернулся к нему лицом:

— А что, Чумак — не человек, по-твоему?

— Не о том разговор. Человек. Да какой?

— Советский, — сказал Ананьев. — Колхозник! Так что же его — на растерзание немцу?

Гриневич поморщился:

— Давай без общих слов. Давай конкретно!

— Твои же слова. Ты ими бойцам мораль толкаешь.

— Что я толкаю? — Гриневич поискал глазами автоматчика, который перевязывал его и, не найдя, позвал: — Цветков!.. Перевяжите меня. А то… Кровь идет.

Цветков торопливо подполз к Гриневичу и, откинув шинель, посмотрел на бинты. Белый бинт на животе был весь в крови. Он тронул пальцем, кровь была свежей — рана текла. Он испуганно оглянулся на ротного и полез в сумку.

— Я политработу веду… А ты за раз все насмарку!

— А воевать с кем? С кем мне воевать — ты подумал? — Ананьев вскочил на колени и рукою широко взмахнул над насыпью. — Вон, видел: взвода по двадцать человек! А вон высота, видел? Раз не удалось, думаешь, все? Ошибаешься! Приедет Сыромятников, прикажет взять. А с кем брать буду? А?

— Это не оправдание, — еще тише проговорил замполит. — Этого Чумака теперь на километр нельзя подпускать к роте…

Поодаль на откосе поднял голову Щапа.

— Товарищ лейтенант, зачем так? Жаль же Чумака.

— А ну молчи! — строго прикрикнул Ананьев. — Не твое телячье дело!

Цветков, закончив перевязку, откинулся от Гриневича и сел, отрешенно поглядывая то на командира роты, то на его замполита. На изжелта-бледном, каком-то странно-успокоенном лице Гриневича появилось подобие виноватой улыбки. Ананьев, может быть, впервые внимательно поглядел в лицо Гриневича и испугался.

— Ты что, комиссар?

— Дрянь мое дело… Видишь, Цветков и бинтов пожалел… Хотя — что ж… не удалось… довоевать.

— Сволочи! — выругался Ананьев и отвернулся.

В это время с высоты опять что-то прокричал немец, и в небо взвилась желтая ракета.

Неожиданно пленный фельдфебель вскочил с места и истошным голосом закричал, что-то требуя. Ананьев взглянул на Шнейдера.

— Что это он?

— А своим кричит. Чтоб не тянули, вели. Ведите, говорит, русские болваны обменяют.

— Ах, собака!

Все были ошарашены этим криком и возмущены. Не так тем, что он прокричал, как тоном, каким это было сказано. Похоже было, что он вовсе не пленный, а барин, случайно оказавшийся в несколько затруднительном положении.

— Ах ты!.. — хотел выругаться Ананьев, но в это время все услышали далекий голос их Чумака:

— Братцы! Не слушайте! Не слушайте! Что я — начальник какой, что ли… Да пошли они к … матери!.. Чтоб их!..

Чумак вдруг повернулся к сопровождавшему его немцу, замахнулся. Все вздрогнули, когда с высоты долетела коротенькая автоматная очередь… Чумак начал медленно оседать на землю, но еще не упал, как на скосе вскочил Ананьев.

— Ах гады! Ну погодите! Щапа — дуй во второй взвод!

— Есть! — прокричал Щапа.

— Пилипенко в третий!..

— Зараз! — радостно-взволнованно отозвался старшина.