Конечно, вы не забыли то страшное время в мире — черную ночь человечества, когда, приходя зачастую в отчаяние, тысячами умирали люди. Одни, уходя из жизни, постигали смерть как благословенное освобождение от мук, уготованных им фашизмом, — это давало им силы достойно встретить финал и не преступить совести. Другие же в героическом единоборстве сами ставили смерть на колени, являя человечеству высокий образец мужества, и погибали, удивляя даже врагов, которые, побеждая, не чувствовали удовлетворения — столь относительной была их победа.
На экране — жизнь страны: пашут поле, идут плоты по реке, дымят заводские трубы…
Таким человеком оказался ваш соотечественник Иван Терешко, с которым воля провидения свела меня на трудных путях неравной борьбы и утрат. Мне пришлось разделить с Ним последние три дня его жизни — три огромных, как вечность, дня любви, познания и счастья. Богу не угодно было дать мне разделить с ним и смерть — рок или случай сохранил мне жизнь, которая без него поначалу казалась мне лишенной всякого смысла. Долгие месяцы моего одиночества полнились лишь тремя скорбными и счастливыми днями, прожитыми с Ним.
На экране молодежь, клуб, в скверике силуэт двоих, склонившихся один к другому.
Я бы могла описать вам, какой это был человек, но, думаю, вы лучше меня знаете Его. Я хочу только сказать, что вся моя последующая жизнь проходит в ярком свете, излученном встречей с его личностью, так же как и моя скромная общественная деятельность в Союзе борьбы за мир, в издании профсоюзной газеты, наконец в воспитании сына Джиованни, которому уже 18 лет и который готовится стать журналистом.
(Между прочим, это он перевел на русский язык мое письмо, хотя и я изучила этот язык, но, конечно, не так совершенно, как сын.) Еще в моем кабинете висит карта Белоруссии, страны, так сердечно любимой Иваном. К сожалению, я не могу найти на ней деревни Терешки у Двух Озер — надеюсь, вы мне великодушно поможете в этом. И еще — фото… хотя бы какое-нибудь: детское, юношеское, или чего лучше — солдатское.
Камера идет дальше. На экране — памятник на площади, и голуби и дети.
Иногда, вспоминая Его, содрогаюсь от мысли, что могла бы попасть в другой лагерь или не заметить его схватки с командофюрером и не побежать за Ним после памятного взрыва — пройти в жизни где-то близко от него и не соприкоснуться с Ним. Но этого не случилось. И теперь я говорю спасибо провидению, спасибо всем испытаниям, выпавшим на мою долю, спасибо случаю, сведшему меня с Ним.
Вот и все. Финита.
Прощайте, незнакомые земляки Его, прощайте, Его родные, прощайте, далекие Терешки у Двух Озер, жить возле которых очень заветно хотела и я. Не забывайте своего земляка, как не забываем его мы.
С благодарением всем — родившим, воспитавшим и знавшим Человека, истинно русского по доброте и достойного восхищения в своем мужестве.
Спасибо, спасибо за все.
Уважающая вас
1964 г.
Западня
По земле видна тень бегущего человека. Слышно его простуженное дыхание. Перед его глазами мелькают — прошлогодняя стерня, немецкая каска, брошенная винтовка. И вдруг — резкий, лихорадочный стук пулемета и разрывы пуль, надвигающиеся на тень бегущего, и слова сознания: «Упасть! Упасть! Нет, нет! — Отпрыгнуть в сторону…» И стон, хриплый, утробный.
Камера, словно повторяя движение этого человека, резко склоняется к его босым ногам, потом к животу, и мы видим — из-под скрещенных рук появляются струйки крови.
Так он медленно падает на бок, скорчившись, прямо себе под ноги.
Он видит свои босые ноги, а за ними и небо, и быстро разрастающееся облако, и показавшееся на мгновение солнце, которое плеснуло ему светом в глаза. И сразу наступила темнота.
Он лежит в поле. Молодой красивый парень, в выгоревшей гимнастерке, с оборванными погонами, с вывернутыми на груди карманами. Слева видна дырочка и темный силуэт ордена Красной Звезды. Подпоясан он солдатским немецким ремнем с пряжкой. Темные пятна расплывшейся крови на животе. Он бос, на ногах — весенняя грязь.
Лицо его мертво.
Но вот слегка шевельнулись ресницы. И он медленно открыл глаза. Этот вначале туманный, неосмысленный взгляд постепенно яснеет, и мы слышим трепещущий голос жаворонка. Жизнь возвращается к этому человеку. И, словно наслаждаясь пением птиц, он блаженно улыбается.
Прямо над ним, в небе — жаворонок.
В кадре — только земля с обнаженными и местами обрубленными, видимо, лопатой, корнями. Слышен жаворонок. К нему примешиваются другие звуки: вначале неясный мужской говор, потом позвякивание солдатской ложки о котелок, щелкание затвора автомата.
— И этот паек рассчитан на три дня…
— Ребята! Посмотри на Костю — он не жрет, а все прячет в мешок…
— Он будет жить вечно…
— А что, как ты?.. Всегда сожрешь перед атакой, а потом — по другим мешкам…
— А это я смерть задабриваю…
— Я не хочу с ней иметь дело…