Они лезут стлаником. Иван все время оглядывается. На обрыве, который они только покинули, вот-вот должны показаться немцы. Вскоре там и появляется первый эсэсман, Иван торопливо прицеливается и стреляет.
В горах катится гулкое эхо.
Эсэсман юркает обратно, из-за обрыва трещит длинная автоматная очередь, однако какое-то время оттуда никто не появляется. Затем вылезает шаткая полосатая фигура. Джулия вскрикивает:
— Иванио, гефтлинг.
Широко расставляя ноги, сумасшедший взбирается на обрыв и, шатаясь, кричит противным сорванным голосом:
— Руссэ! Руссэ! Хальт! Ворум ду гэйст вэг! Зи волен брот габэн![19]
— Цурюк! — кричит Иван. — Шиссен!
Сумасшедший испуганно пригибается и падает. Там — слышно — на него кричат немцы. Через минуту они все, сколько их там было, высыпают из-за обрыва.
Иван падает на колено, прислоняет ствол пистолета к шаткой ветке стланика и стреляет раз и второй. К нему испуганно подскакивает Джулия.
— Иван, нон патрон аллее! Нон аллее!
Он успокаивающе касается ее худенького плеча. Несколько секунд они, пригнувшись, на четвереньках лезут по стланику, потом во весь рост бросаются вверх к седловинке.
Падая, оступаясь, цепляясь за стланик, они добегают наконец до седловинки и почти катятся с другого ее склона.
Поднявшись на ноги, Иван оглядывается. Перед ним лежит пологий склон, сбоку высочезный утес. Впереди их ожидает небольшая горная складка. Тут довольно высоко — там и сям, раскиданные над горами, плывут белые, как овечьи отары, облака, выше сплошная завеса туч закрывает снежные вершины.
Он оглядывается. Джулия сзади стоит на коленях, и губы ее почти беззвучно шепчут какие-то слова.
— Ты что? Быстрей! — торопит он. Она вскакивает и догоняет его.
— Санта Мария поможет. Я просиль очен очень, — говорит она, подбегая. Он удивляется.
— Брось! Кто поможет…
Они наискосок бегут в лощину. Немцев в седловине еще нет. Иван сильно хромает. Джулия временами опережает его и часто оглядывается. То, что им удалось оторваться от немцев, наполняет девушку неудержимым азартом.
— Иванио! Ми будет жит! Жит, Иванио! Я очен хотел жит! Браво вита!
Иван молча на бегу хмурится, понимая, что рано еще радоваться. Он беспрестанно оглядывается на седловинку и сразу замечает, как там появляется первый эсэсман.
Высокий, в подтянутых бриджах и расстегнутом мундире, он тяжело выбирается из-за обрыва. Нет, стрелять он не спешит, он с полминуты всматривается в беглецов, потом вдруг начинает хохотать.
Джулия на бегу начинает тормошить Ивана за рукав.
— Иванио, Иванио, смотрит! Он блягородни тэдэско! Он пустиль нас! Пустиль! Смотри!
Хромая и оглядываясь, Иван хмурится еще больше, он не может понять этот поступок немца. Вскоре в седловинке появляются и остальные эсэсманы, все они останавливаются. Кто-то из них, замахав автоматом, кричит вдогон:
— Шнеллер! Шнеллер! Ляуф шнеллер![20]
— Иванио, тэдэски пускай нас! — с вдруг разгоревшейся радостью лепечет Джулия. — Ми жит! Ми будэт жит!..
Иван молчит. На его лице почти что растерянность. Почему немцы прекратили преследование?
Они добегают до самого низа лощины, продираются через колючие заросли рододендрона и ослабело плетутся на невысокий пологий взлобок.
Джулия, казалось, на седьмом небе от радости, она то опережает Ивана, то возвращается к нему, то и дело оглядываясь на седловину с немцами. Радость ее все увеличивается по мере того, как они отдаляются от седловины. Однако его хмурый вид наконец встревоживает и ее.
— Иванио, почему фурьёзо? Нуга, да? Нуга? — обеспокоенно спрашивает она.
— Не нога…
— Почему? Ми будет жить, Иванио… Ми убегаль…
Не отвечая ей, он пристально вглядывается вперед и живее ковыляет на взлобок. Тревога все больше охватывает его — взгляд его устремлен вдаль. Джулия взбегает на взлобок и тут также о чем-то догадывается. Оба они замедляют шаг.
Горы впереди расступаются, поперек пути беглецов необъятным простором синеет воздух — внизу лежит мрачное ущелье, из которого, клубясь, ползет к небу туман.
С вдруг похолодевшими сердцами они молча добегают до обрыва и отшатываются — склон круто падает в затуманенную бездну, в которой кое-где сереют пятна нерастаявшего зимнего снега.
Джулия со стоном падает на камни.
Джулия лежит в пяти шагах от обрыва и плачет. Иван сидит рядом, опершись руками на замшелые камни. Дальше податься некуда, пришел конец.
Из пропасти несет зябкой промозглой сыростью, вокруг в скалах, словно в гигантских трубах, воет, гудит ветер.