Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

— Ладно, извините меня. Больше не буду.

— Ты брось так шутить, — серьезно заметил Левчук. — А то знаешь… И мы заревем.

Губы ее снова задрожали, казалось, она снова не сдержится, и Грибоед сказал:

— Ничога, усё добра. Галоунае — дитя ёсть. Вырасте. Война проклятая скончится, все наладится. У маладых усе наперадзе. Не то что у старога… Каб мне ваша гора!

— Да, — помолчав, сказал Левчук. — Давайте про что веселое. Вот могу рассказать, как я перед войной едва не женился.

Но Грибоед, не поддаваясь его легкости, сидел, уставясь перед собой, и говорил:

— Век сабе не дарую: ну нашто я его тады у сани взял? Почему не пакинуу дома? Можа б, и живы астауся.

— Ты это о ком?

— Да пра Валодьку. Пра сына.

— Ой, боже! — сказала Клава. — Что в мире делается!

Раньше вот за себя все боялась, а теперь вдвойне мне бояться надо. За него вот! Такой малюсенький!.. Золотиночка ты моя горькая, несчастненький ты мой мальчишечка, как же мне уберечь тебя? Почему доля наша такая несчастная!

— Ладно тебе, — сказал Левчук и встал на ноги. — Будет плакаться. Вынянчим как-нибудь… Надо вот хорошее место найти. Видно, тут ни черта никого не дождешься.

— Рана яще яе чапаць. Лежать ей нада.

— Пусть и лежит. Ты карауль. Теперь я схожу. Может, в Круглянку подойти? Отсюда километров с десять.

— Кали не спалили.

— Или в Шипшиновичи. Хотя Шипшиновичи вряд ли уцелели — возле леса стоят… Дай котелок, воды принесу.

Грибоед потянулся за казанком, вдруг Клава опять встревоженно вздрогнула и вся сжалась в страхе.

— Что? — не понял Левчук.

— Слышите? Слышите?

— Да что? — переспросил Левчук и сам насторожился — откуда-то издали донесся тихий звук губной гармошки. Левчук молча схватил автомат и бросился к двери.

Дверь он чуть приоткрыл и тут же прихлопнул снова — в узкую щель и без того было видно, как по дороге из сожженной деревни ехали две повозки. За спинами седоков торчали стволы винтовок, и слышались звуки губной гармошки.

— Что, что там? — испуганно добивалась Клава. — Немцы, да? Немцы?

— Немцы! — упавшим голосом сказал Левчук и отскочил от двери. — Грибоед — в угол! Ты накройсь! — он выхватил из-под стены кожушок и набросил его на Клаву. — И лежи! Тихо только. Они — мимо.

Грибоед прильнул к щели в углу. Клава, прижимая к себе малого, сидела на постели. Левчук наблюдал в щель у дверей.

В двух повозках сидело семеро седоков, переехав ручей, повозки разом остановились, прозвучала команда, и седоки пососкакивали на дорогу. Недолго они разбирали оружие, боеприпасы, потом, разделившись на две группы, все разом направились к гумну. Левчук замер у двери, пальцем осторожно подвинул переводчик ППШ на автоматическую стрельбу.

— Левчук, что там? Что? Где они? — напряженным шепотом добивалась Клава, Но он только двинул рукой:

— Тихо!

Четверо от дороги свернули на эту сторону гумна. На минуту они скрылись за углом повети, потом появились у самой стены тока. Первым шагал рослый немец с обвисшим от тяжелых подсумков ремнем, с винтовкой в руке. В другой он докуривал сигарету. Его взгляд скользнул вдоль малинника, ненадолго задержался на двери и остановился на следах костерка посреди двора, от которого еще струился дымок. Что-то поняв, немец шагнул к двери.

Левчук прижался спиной к стене и вскинул автомат. Но не успел он нажать на спуск, как напротив подхватилась на постели Клава, и в напряженной тишине грохнул один, второй, третий выстрелы. Едва приоткрыв дверь, немец проворно юркнул за стену, Левчук сквозь доски дверей дал коротенькую очередь и растянулся под стеной на полу. Напротив, забившись за солому, под стеной нервно тряслась с пистолетом в одной руке Клава.

— Ложись! Ложись! — только успел он крикнуть, как первая пуля пронзила стену тока, отколов от бревна длинную сухую щепку. С обеих сторон гумна часто загрохотали выстрелы, пули насквозь пронизывали старое, струхлевшее дерево стен, осыпая ток пылью.

Левчук бросился к передней стене, выглядывая сквозь щели, которых тут было много. Выстрелы грохали со всех сторон, но на полу их спасал невысокий фундамент из камня.

В углу на выстрелы начал отвечать Грибоед из своей винтовки, и Левчук, полежав, бросился в осеть, со стороны которой у них не было никакого прикрытия.

Осеть эта едва освещалась маленьким подслеповатым оконцем, он вышиб его прикладом и упал на пол. Сразу же поблизости раздался выстрел, и пуля вонзилась наискось от окна в стену.

Недолго полежав, он опять выглянул сбоку. Во ржи чернели две головы в пилотках, видно, немцы караулили их с этой стороны, и Левчук стрикнул по ним коротенькой очередью. Потом, пригнувшись, выскочил в ток. Клава лежала под стеной за соломой, прикрывая собой младенца. В углу возле стены лежал Грибоед. Грохнул одиночный выстрел, взвизгнула под крышей пуля, и стрельба вдруг прекратилась.

— Грибоед, патронов много?

— Четыре обоймы.

— И все?

— Ну.

— А у тебя, Клава?

— Было восемь штук.

— Три выстрелила. Осталось пять. Да-а… Повоюешь тут.

Левчук, не отрываясь от щели, передвинул переводчик на одиночные выстрелы — надо было беречь патроны.

— Что же нам делать, Левчук? Боже мой, что же нам делать? — готова была зарыдать Клава.