Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

— Ну, бачыли?

— Так, тихо. Побудьте тут, — отстранил старика Левчук и быстро пошел к гумну.

Он перешел дорожку, ведшую из деревни в ольшаник, поднялся на пригорочек. Ближе к дороге стояла поветь с остатками соломы, потом — старый, с продранной крышей, обросший малинником ток. Левчук осторожно обошел его, приблизился к полурастворенным воротам. Поблизости на краю ржаной нивы росла яблоня-дичка, и на ней сидел старый ворон.

Левчук махнул рукой — ворон, нехотя, снялся с ветки и полетел в сторону деревни.

Левчук приотворил половинку двери. Из тока над его головой прошмыгнули две ласточки, Левчук шире растворил дверь и переступил порог.

Напротив у стены на соломенной подстилке лежала полосатая дерюжка, здесь же стояли стоптанные бахилы и на стене висел кожушок. Кто-то здесь, видимо, жил.

— Эй! Есть кто живой? — негромко окликнул Левчук. Но никто не отозвался, и Левчук вышел из тока, махнул Клаве с Грибоедом, напряженно выглядывавшим из кустов:

— Давай сюда!

Они подошли к току, Левчук распахнул дверь, и Клава вошла в ток. Увидев соломенную постель, она сразу упала на нее боком.

— Ну вот! Отсюда уже никуда не пойдем, — сказал Левчук. — Но где же хозяйка?

Левчук раскрыл дверь в затхлую, полную мрака осеть, по лестнице, приставленной к стене, взобрался наверх. Здесь тоже никого не было. Тогда он вышел, обследовал гумно снаружи, повглядывался в рожь, подошел к ольшанику рядом, за которым оказалась полоска картофеля. Левчук пригляделся, картошку уже кто-то копал, в конце борозды валялась подсохшая ботва, и Левчук вернулся в гумно.

— Эй, Грибоед! Давай посудину — бульбочки накопаем, — крикнул он.

Но Грибоед не отозвался. Левчук шагнул через порог, старик сидел, склонясь возле Клавы, и при его появлении недовольно замахал руками. Смешавшись, Левчук поспешил выйти наружу.

Во дворе он постоял, вслушался, потом, что-то поняв, насобирал палок и щепок, разжег посреди двора костерок. В малиннике под стеной нашел дырявый казан, заткнул щепкой дыру и набрал из ручья воды. Только он принялся греть воду, как из тока вышел Грибоед.

— Во добра, — сказал он. — Здагадливый ты.

— Ну как там? — спросил Левчук.

— Ничога. Все добра.

— А ты того… Что-нибудь понимаешь?

— Да ужо ж. Што-небудзь, — уклончиво ответил Грибоед, взял тряпку, сушившуюся на бороне под стеной, и снова исчез в току.

Вскоре он выбежал и полой мундира выхватил из огня казанок.

— Что, уже? — догадался Левчук.

— Ужо, ужо… Зараз ужо…

Грибоед побежал в ток, а Левчук подошел к двери и спросил, прислушиваясь:

— Так кто там? Парень или девка?

— Мужик! — незнакомым, ласковым голосом ответил Грибоед. — Харошы дятюк. Ходи сюды.

Левчук не очень решительно шагнул в ток и увидел в руках Грибоеда небольшой сверток из белого парашютного шелка. Рядом в полумраке чужой постели с испугом в глазах смотрела на него Клава.

— Во, гляди. Акурат Платонов.

— Ничего, ничего, — сдержанно похвалил Левчук.

— Во теперь нас, мужиков, будет трое, — озабоченно сказал Грибоед. — Чым тольки кормиться будем?

Левчук выскочил из тока, схватил пустой казанок и побежал через кустарник к картошке. Он начал лихорадочно выдергивать ботву и собирать в казанок маленькие еще, с голубиное яичко, картофелины, потом бегом направился к ручью, перемыл их, залил водой и начал варить. Он подкладывал дрова в огонь, согнувшись, дул в костерок, покорачивал казанок.

— У меня соли во трохи есть, — сказал Грибоед, выходя из тока.

— Да ну? Может, у тебя и хлеб есть? — сыронизировал Левчук.

— Не, хлеба няма. А посолить буде.

Став на колени у огня, он достал из нагрудного кармана, тряпицу, развернул ее, потом развернул бумажку и, взяв щепотку соли, бросил ее в казанок.

— Больше бери! Что это твоя щепотка, — сказал Левчук.

— Соль ощажать надо. Где ее возьмешь?

— Как там Клавка?

— Заснула. Хай поспить — ей теперь трэба.

— А малый?

— И малый спить. Сиську пососал и спить. А што ему….

— Ну добра. Сядь, посиди тут.

— Не. Я ужо у засень. Баюсь, галаву напячэ.

Он отошел в тень, под стену, и сел там в ожидании, когда сварится картошка.

Картошка весело кипела, сипя на огне, Левчук тыкал в нее протиркой от автомата и подкладывал наломанных им палок.

Грибоед, наблюдая за ним, устало сидел на бороне под стеной.

— Ну что невеселый, дед? — спросил Левчук. — Все хорошо ведь.

— Харашо, да не все, — вздохнул Грибоед.

— Ну, а что? Тихонов?

— Хоть бы и Тихонов. Малады еще. Хиба жить не хотел?

— Жить всем хочется. Да всем не выходит.

— Во пра тое и думаю. А тут малый.

— А тут малый…

…Землянка, маленькое окошко бросает слабый свет на самодельный, грубо сколоченный стол, за которым у рации сидит Клава. Распахивается дверь, и на пороге появляется начштаба капитан Платонов.

— Клавка, пожелай мне ни пуха ни пера! — говорит он, радостно улыбаясь, и она бросается ему навстречу.

— Витя! — сдавленно говорит она. — А почему ты? Левчук же должен идти.

— Понимаешь, балбес этакий твой Левчук. Вчера на задании поддал, и командир его засадил в яму. На трое суток. Вот понимаешь… Но ты не беспокойся. Это пустяк…

— Ага, хороший пустяк! Там же полно полицаев. Да и немцы. Там же рота СД.

— Ерунда! Мы быстро. За одну ночь…