Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

— Дай автомат.

— На, пожалуйста! Что ты только делать с ним будешь?

Тихонов как будто успокоился, но вдруг без всякой связи с предыдущим спросил:

— Я умру, да?

— Чего это ты умрешь? — грубовато возразил Левчук. — Вынесем — жить будешь.

— Куда… Куда вы меня несете?

— В одно хорошее место.

После паузы Тихонов снова сказал:

— Позовите доктора.

— Кого?

— Доктора! Пайкина позовите. Или вы оглохли? Клава!

— Доктора тут нет. Он куда-то пошел, — нашлась Клава и ласково погладила раненого по рукаву.

Вдруг упавшим голосом тот произнес:

— Как же… Мне надо знать. Слепой я. Зачем я слепой?

Я не хочу жить.

— Ничего, ничего, — сказал Левчук. — Еще будешь видеть.

Потерпи!

— Мне надо… Мне надо знать…

Раненый замолк на полуслове, кажется, снова потерял сознание, и Левчук переглянулся с Клавой.

— Не повезло Тихонову, — сказала Клава.

— А это как сказать. Война не окончилась, еще неизвестно, кому повезло, кому нет, — несогласно ответил Левчук.

Скоро Грибоед принес в тапке воду, но десантник лежал без сознания и не отреагировал на его обращение. Из шапки лилась вода.

— Котелка нет? — спросил Левчук.

— Нет.

— Эх ты, дед-Грибоед. Не запасливый ты, — упрекнул Левчук.

— Я таки дед, як ты внук. Мне сорок пять годов тольки, — обиделся ездовой.

— Тебе? Сорок пять?

— Ну.

— Гляди. А я думал, все шестьдесят. Чего же ты старый такой?

— Того.

— Дела! — озабоченно выдохнул Левчук. — Надо посмотреть, может, где деревня какая?

— Залозье тут было, — сдержанно сказал ездовой. — Ну, близко Залозье повинно быть. Не спалена еще было.

— Тогда пойдем.

— А кали гэта самое… А кали там немцы? Мусиць же, их тут налезло, як тараканов?

Левчук помедлил с решением — немцев, разумеется, надо было остерегаться. Поднявшись, на мокрой траве села Клава.

— Левчук, надо идти, — с тихой настойчивостью сказала она.

— Ну вот видишь! Надо, значит, идти.

Они не сразу, по одному, повставали на ноги, взвалили на лошадь раненого, его автомат одели сверху ремнем на хомут. Раненый успокоенно положил на него свои руки, свесив вниз забинтованную голову. Придерживая его с обеих сторон, рядом пошли Левчук и Грибоед. Сзади шла Клава.

Уже рассвело. Над недалеким лесом всходило красное солнце. Они прошли через негустой кустарник и пошли краем поля. Левчук оглянулся на Клаву, которая с трудом поспевала за лошадью, неловко загребая сапогами в траве. На его лице отразилось скупое сочувствие, и, взглянув на солнце, он вдруг сказал:

— Смотри, Клава, солнце взошло!

— Солнышко всходит, смотрите, мальчики, солнышко всходит! — восторженно хлопает варежками девушка в новом полушубке, цигейковой шапке и привстает на коленях в санях. Трое парней рядом оборачиваются, глядят на разлившийся над лесом восход, улыбаются. Тут же, в санях, стоят две упаковки с рацией.

— Солнышка мы тут нагляделись, — говорит Левчук, неуклюже одетый поверх немецкого мундира в тулуп. — Разного…

— Ой, люблю, когда солнышко всходит! — не унимается Клава. Щечки ее горят от морозца, в глазах восторг от утренней благодати. По обе стороны зимней дороги сплошной стеной стоит сосновый лес, и вдруг Клава видит там летящую в ветвях белку.

— Белочка! Белочка! Глядите, вон белочка!

Она выскакивает из саней и бежит за белкой, Левчук бежит за радисткой. Поглядывая на белку, он не сводит влюбленного взгляда с девушки.

Потом они идут по лесу к дороге, здесь разлился ручей, и Клава не знает, как перейти через него в валенках. Левчук с преувеличенной осторожностью берет ее на руки и переносит на другую сторону, и она в знак благодарности целует его в щеку. Он, смущенно краснея, опускает ее наземь…

Они останавливаются на опушке кустарника, впереди раскинулась картофельная нива, и Левчук не сразу, оглядевшись, сворачивает на нее. Идет вдоль по бороздам, Клава несколько отстает, раненый то и дело сползает с лошади на бок, и они, остановившись, поправляют его, поджидая Клаву. На середине картофельного поля раненый, придя в себя, приподнимает голову.

— Долго еще? — едва слышно спрашивает он.

— Что — долго? — не понимает Левчук.

— Мучиться мне еще долго?

— Недолго, недолго. Потерпи немного.

— Где немцы?

— Да нет тут немцев! Чего ты боишься?

— Я не боюсь. Я не хочу напрасно мучиться. Вдруг сзади раздается испуганный окрик Клавы:

— Левчук, Левчук, глянь!..

Клава присела в борозде и смотрит куда-то в сторону, где в километре от них в кустарнике стоит несколько крытых брезентом машин, между которых ходят немцы.

Левчук рванул на себя Тихонова и растянулся в картофеле. Рядом упал Грибоед, сзади — Клава. В борозде остался стоять один конь с хомутом на шее. Повернув голову, он вглядывался в непонятнее фигуры вдали.

— Во влезли, так влезли! Гэта табе не балота, — проворчал в борозде Грибоед.

Немцы, однако, занимались своими делами на дороге, кто-то вылез из кабины, кто-то пошел с ведром. Левчук пристально наблюдал за ними из картофеля.

— Што ж нам рабиць? — спросил Грибоед.

— Подожди, может, поедут.

— Холера на яго — конь! — просипел Грибоед. — А ну, гэть! Гэть! Гэть ты, холера!..