Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Повозка тихо, почти без шума, катится по волглой траве, лошадь, которую за уздечку ведет ездовой, слегка припадает то на заднюю, то на переднюю ногу. Левчук идет впереди. Но вот и он наконец останавливается — впереди топь, кочки, осока. Над болотистым пространством ползет туман, в разрывах которого зеркально поблескивают окна воды.

— Ну во — уехали! — устало вздыхает Грибоед. Лошадиные бока тяжело вздымаются, задние ее ноги уже до колен погружены в болото.

— Ничего, ничего! А ну обожди. Пусть конь отдохнет.

Левчук бросает в повозку телогрейку и, хватаясь за ветви кустарника, смело лезет в болото. В одном месте он здорово проваливается, едва не по пояс, но как-то выбирается на более мелкое место возле ольшаника.

— Эй, давай сюда!

Повозка забултыхалась, лошадь испуганно задергалась и провалилась до живота. Минуту они бились на одном месте, но выбраться не смогли, и Левчук вернулся, здоровым плечом уперся в зад повозки, и лошадь как-то вытащила ее из топи. Сзади, молча подобрав над белыми коленями юбку, выбралась Клава.

— Ой, господи!

— Вот тебе и господи! — необщительно отозвался Левчук. — Закаляйсь, понадобится.

Он снова полез впереди. Но теперь уже всюду было болото, вода достигала до пояса. Он прошел метров сто, но всюду была трясина, осока, травянистые кочки и широкие окна топи, над которыми курился белесый туман. Тогда он вернулся к повозке и взялся рукой за оглоблю.

— А ну, взяли!

Грибоед дернул за уздечку, лошадка доверчиво шагнула раз и другой, напряглась, повозка немного сдвинулась и остановилась.

— Давай, давай!

Изо всех сил помогая лошади, они немного протащили повозку, то и дело останавливаясь, едва переводя дыхание. Так они долго боролись с этим болотом, пока наконец не выбились из сил и остановились.

Левчук был в растерянности, он уже начал сомневаться в правильности избранного им пути и, вытирая рукавом пот с лица, озабоченно оглядывался по сторонам. Может быть, действительно лучше было ехать на гать?

— Вот влезли, так влезли!

— Ну, я ж казау, — охотно подхватил Грибоед. — Улезли, как дурни какие. Як теперь вылезем?

— Может, с километр проехали, — сказала Клава. — О боже, я уже не могу…

— Трэба назад, — сказал ездовой. — А то и коня утопим, и гэтага… Ды и сами. Тут вокны ёсць — ого! Па галаву и яшчэ застанецца.

Левчук растерянно вытирал рукавом лицо и молчал.

— Подождите! — отдохнув, сказал он. — Я посмотрю.

Он снова полез в болото, стараясь как можно меньше плескаться в воде, однажды провалился едва не по шею, как-то все же выбрался на кочку. Но кочка оседала под воду, он оставил ее и взял в сторону, и так пробирался дальше — от кочки до кочки, часто отдыхая и вслушиваясь.

Вдруг тишину расколол недалекий выстрел, за ним другой, дробно раскатилась пулеметная очередь, глухо ударил миномет, и мина с визгом описала свою крутую траекторию над лесом. Где-то невдалеке начался бой. Левчук по болоту бросился назад к повозке, возле которой встревоженно замерли его спутники.

— На гати, ага?

— На гати, — уныло подтвердил Грибоед.

— Ну вот, вашей матери! — выругался Левчук. — А вы говорили! Видишь, что делается на гати. А ну, вперед! Изо всех сил вперед! Раз-два, взяли!

Начинало светать, над болотом стлался сплошной, белый, как молоко, туман. На росистой траве на берегу, выливая из сапог грязь и воду, сидит Левчук. Рядом лежит на спине раненый Тихонов, сжалась от холода Клава. Поодаль с винтовкой в руках сидит Грибоед, и над всеми, свесив голову, стоит с хомутом на шее их конь. Сзади в болоте осталась затопленная их повозка.

— Ну вот, а вы говорили! — с удовольствием произносит Левчук, натягивая на ногу мокрый сапог.

Он то и дело оглядывается, вслушивается в звуки все еще не затихающего боя на гати. Левой рукой достает из кобуры пистолет, вытирает его о траву. Потом вынимает из карманов две раскисшие в воде картонные пачки патронов, выбрасывает их, ссыпав патроны в карман.

Тем временем светает, редеет туман, становится виден берег с кустарником, стылое болото рядом. Левчук берет автомат Тихонова, отмыкает диск, взвешивает его в руке — диск вроде полон. И вдруг на траве задвигался раненый.

— Пить… Пить дайте!

— Чего? Пить? Сейчас, сейчас, браток. Сейчас мы тебя напоим, — сочувственно отозвался Левчук. — Грибоед, а ну, сходи посмотри, может, ручей где…

Грибоед вставил в винтовку затвор и неторопливо пошел по берегу, а Левчук взглянул на Клаву, которая тихонько дрожала, прикорнув на боку. И он скинул с мокрого плеча подмоченную свою телогрейку.

— На, укройся! А то…

Клава укрылась и снова опустилась боком на влажную траву.

— Пить! — снова требовательно произнес Тихонов и неспокойно задергался. Клава, привстав, придержала его.

— Тихо, тихо! Сейчас принесет пить.

— Клава? — узнал раненый. — Клава, где мы?

— Да тут, за болотом. Ты лежи, лежи…

— Мы прорвались?

— Почти что. Ты не бойся.

— Где доктор Пайкин?

— Пайкин?

— Пайкин!

— Зачем тебе Пайкин? — сказал Левчук. — Пайкина нет тут.

Тихонов помолчал и рукой испытанно залапал подле себя.

— Автомат! Где мой автомат?

— Тут твой автомат! Куда денется, — сказал Левчук.

Раненый требовательно протянул руку.