Повелитель

Встаю, иду к двери, и тут медсестра, похожая на страстного ангела – весь наш разговор она бумаги какие-то заполняла – поднимает голову и нежно так говорит: «Вы только учтите, смерть – это навсегда». И опять в свои бумаги уткнулась. И тут представил я, как меня хоронят… Сел обратно:

– Доктор, колите!

– Ниче се ежик, – подал голос Федя.

Надя заметила – с тех пор как пришел Лялин, в салоне стало тише, а сейчас разговоры смолкли совсем, и Федя даже приглушил музыку. Бесстрашные татуировщики, только что резвящиеся, словно щенки на лужайке, как будто старались вести себя хорошо.

– Я вообще не знал, что они бывают бешеные.

– Бешеными бывают даже лисички, – уточнила Агнесса. – Я, когда разбогатею, куплю бар и назову его «Слюна бешеной лисички».

– Фу, я бы не пошел, – поморщился Федя.

– А я бы пошла, – сказала Надя.

– Вот, люди понимают! – обрадовалась Агнесса.

– А это все цвета, или еще есть? – спросил Лялин, рассматривая флаконы с краской.

– Да полно разных! – Агнесса отодвинула ящик.

– Серьезно! – покачал головой Лялин. – А я помню, купил себе акварельную палитру. Стоила около семи рублей, шесть с чем-то. Там было где-то пятьдесят цветов, пятьдесят два, кажется.

– Так это много! Она большая была?

– Как здоровая плитка шоколада. В ней пять или семь оттенков синего, зеленого, четыре желтого, красного – штук семь. Это профессиональная палитра, в обычных магазинах не продавалась, а только для художников. На всю Москву было пять-шесть художественных салонов, на Октябрьской был, на Кузнецком мосту, на улице Горького. Хотя нет, с десяток все же было… В таком художественном салоне, кроме картин, в отделе «Все для художников», продавались краски масляные, акварель, кисточки. Колонковые кисти, беличьи, редкие виды кистей и красок продавались по предъявлению билета художественного фонда.

– Ничего себе трудности! – удивилась Агнесса. – Хорошо сейчас ничего такого не надо!

– А вы где краски для эскизов покупаете?

– А я уже не покупаю – все на планшете. Там что не понравилось, можно стереть сразу, а с красками я бы убилась от ярости, и вся квартира была бы в рваных листах и пятнах.

– Но мою палитру можно было купить без билета, помню, я долго на нее копил, – вспомнил Лялин. – Хороший фирменный ватман тоже продавался по билету…

– А чем хороший отличался от простого? – спросила Надя.

– Ну ты на обычном, например, пару раз смыл краску, и уже стала бумага стираться, появлялись заусенцы… А этот – можно было несколько раз смывать – ничего не менялось.

– А наносить легче было?

– Конечно! Хороший ватман не сразу впитывал, можно корректировать цвет, а на обычном – раз и все, краска впиталась.

– Чудеса какие!

Надя повернула голову к своему плечу. Рисунок был готов примерно наполовину.

– Интересный прибор, – Лялин посмотрел на тату-машинку в руке Агнессы. – Похожа на толстую ручку с проводом. А раньше это иглой делалось…

– Так игла внутри, – ответила она.

– Да? А так и не скажешь.

– Зато чувствуешь! – всхлипнула Надя.

– Больно? – Лялин взял ее свободную руку.

– Больно. Но ты отвлекай меня разговорами. Как там Гаршин?

…И что обманут я мечтой своею,
Что я уже напрасно в мире тлею,
Я только в этот скорбный миг постиг…

Процитировал Лялин.

– Что, так все печально?

– Да нет, на самом деле неплохая конференция, это я так… Язык у него прекрасный, много про это говорили, студенты все мне понравились, хорошие доклады. Мало его обсуждают…

– Но он и мало успел. Он во сколько с собой покончил?

– В тридцать три.

– Ой, вы, наверное, решите, что я тупая, но кто такой Гаршин? – спросила Агнесса, оторвав машинку от Надиного плеча.

– Да вы знаете, кто такой Гаршин! – заверил ее Лялин. – Вот сказку «Лягушка-путешественница» помните?

– Где ее какие-то гуси на палках несли?

– Утки несли, – поправила Надя.

– Да, она, – подтвердил Лялин, – ее написал русский писатель Всеволод Гаршин.

– Ух ты! А он с собой покончил? Класс!

– Бросился в пролет лестницы.

– Ух ты, круто! Ну то есть не круто. Я иногда тоже хочу в окно выйти, а потом хоба – и вместо этого новую тату себе набью! Когда начинаешь, чувствуешь боль, и сразу как-то легче, а к концу вроде уже и попустило. А почему он себя убил?

– Он страдал психическим расстройством. Тут трудно себя не убить.

– Мне кажется, объяснять самоубийство тем, кто не понимает, зачем – бессмысленно, а тем, кто примеривал на себя варианты – не нужно.

– Во у вас там мрачняк пошел, – пробурчал Федя. – У меня аж клиент сбежал.

– Фи, у нас мрачняк! Чел, который хочет череп с усами, испугался, как же! На чем сговорились в итоге?

– Я его уломал.

– Отлично! И дым из глаза?

– Кроме дыма.

– Так я и думала! А расскажите мне что-нибудь еще про писателя, который бросился с лестницы!

– Про Гаршина? – сказал Лялин. – Например, он позировал Репину для сына Ивана Грозного и для картины «Не ждали».

– О, эту я знаю! – обрадовалась Агнесса. – Какой же он был изможденный, даже жалко.