Повелитель моря (СИ)

Анри провожал взглядом бирюзовые волны, поддаваясь царившему на берегу умиротворению. Ещё издали он заметил пришвартованный у пирса бриг. Даже на расстоянии нельзя было не узнать «Чайку». Белоснежность корпуса подчёркивали черные линии бушприта[57] и планшира[58] на фальшборте. Бриг действительно напоминал эту вездесущую, неугомонную и ловкую птицу. Любуясь длинным ладным силуэтом и вслушиваясь в заливистый хохот припортовых «тёзок» корабля, Анри невольно вспомнил свой первый бой с пиратским шестнадцатипушечным пинком[59]. Тогда его двенадцатипушечная «Чайка», ведомая одним из лучших мастеров Новой Испании — Энрике Гонсалесом, направлялась на Кюрасао, чтобы обменять купленное у майя какао на солонину. Когда на левом траверзе появился небольшой скалистый островок Монхес-дель-Сур, внезапно из глубоко врезавшийся в тело острова бухты выскочил поднявший чёрный флаг[60] трёхмачтовый пинк. Небольшой, быстрый и юркий бриг ловко маневрировал и успешно «плевался» картечью в ответ на цепные книппели пиратов. Картечь и мушкетные пули заметно уменьшили количество «джентльменов удачи». Справедливо принимая бриг за торговое судно и не рассчитывая встретить на нём большую команду, часть морских бандитов уже выстроились у фальшборта с абордажными крючьями, когда вдруг на бриге тоже подали сигнал к абордажному бою и «Чайка» вместо того, чтобы воспользоваться попутным ветром и попытаться сбежать, сама рванулась на встречу пинку. Пираты удивились, но они уже предвкушали богатую добычу и слышали звон серебряных песо. «Джентльмены удачи» не знали, что молодой торговец готовился к подобной встрече долго и тщательно, не жалея ни сил, ни времени, ни денег. И теперь настал тот миг, который должен был подвести итог потраченным усилиям и определить судьбу Анри. Этот первый в его жизни бой принёс отважному моряку, объявившему войну пиратству, не только приз в виде трёхмачтового пинка, ранее отобранного пиратами у испанцев, но и первые потери. Анри хорошо помнил, как хоронили в море погибших товарищей, не забыл он и старого солдата Мигеля Суареса — его самого первого командира самого первого отряда морских пехотинцев, в самом первом бою спасшего жизнь подающему надежды торговцу, закрыв его собой от пиратской пули.

— Тяжёлые воспоминания? — вопрос дона Себастьяна вернул Анри в реальность. Он посмотрел на попутчика и ответил встречным вопросом:

— Вы не задумывались, капитан, почему люди помнят больше плохого, чем хорошего?

Взгляд дона Себастьяна стал ещё серьёзней, опустив голову он погрузился в размышления. Со стороны могло показаться, что щегольски одетый аристократ внимательно рассматривает носки своих белых сапог. Наконец, капитан-лейтенант поднял голову и, как всегда тихо, сказал:

— Наверное, потому что плохие воспоминания возникли в моменты большой опасности или сильной боли — будь душевной либо телесной. Видимо, они должны предостерегать нас от повторения подобного. А хорошие воспоминания нас лишь успокаивают и отвлекают. Стало быть, плохие полезнее хороших, вот Господь и позаботился о том, чтобы они вгрызались в наши души и не давали нам забыть о действиях и ситуациях, их породивших. А раз они должны предохранять нас от повторения ошибок, то и справедливо, что их хранится в памяти каждого гораздо больше, чем хороших.

— А вы философ, дон Себастьян! — восхитился Анри и взглянул на аристократа с таким любопытством, словно видел его впервые.

Большие, цвета жареных кофейных зёрен глаза командира морских пехотинцев смотрели в упор:

— Тот, кто привык постоянно рисковать жизнью, становится либо философом, либо пьяницей.

Теперь задумался Анри. Перед его мысленным взглядом замелькали лица: капитан Энрике, коммодор Фернандо, навигатор Густаф, лейтенанты, боцманы и многие другие. Почти все, плававшие на «Победоносце», показались в этом танце. Наконец, Анри прервал затянувшееся молчание:

— Думаю, вы здесь ошиблись, капитан. Есть ещё как минимум одна категория — те, которые живут одним днём, но так, как будто бог одарил их бессмертием.

Дон Себастьян покачал головой:

— То, что вы сейчас описали, адмирал, это тоже проявление жизненной философии, так что я всё же прав.

Анри улыбнулся:

— Даже в беседе вы так же непоколебимы, как и в бою, дон Себастьян!

— Я не готов уступить даже вам, сеньор Анри, если уверен, что правда на моей стороне, — глаза аристократа предательски сверкнули, открыв, что его бесстрастность лишь умение владеть собой.

— Ладно, признаю своё поражение, капитан! — Анри слегка поклонился.

Это почему-то смутило дона Себастьяна. Даже на его загорелом лице явственно проступил румянец, видимый и под тенью полей шляпы. Но сын герцога получил достойное воспитание. Он кашлянул в кулак и как ни в чём не бывало указал на «Чайку» и спросил:

— Откуда у вас этот бриг? Среди солдат ходит одна невероятная легенда. Я давно хотел спросить вас, сеньор Анри, как далека она от правды.