Повелитель моря (СИ)

— Доминус текум: бенедикта ту ин мулиерибус[71], — полетел под сводами красивый барион дона Себастьяна, сливаясь с голосами прихожан.

— Эт бенедиктус фруктус вентрис туи Йезус[72], — присоединился к ним нежный голосок контессы.

Не успело затихнуть громкоголосое «Амен», как клирик поднял кверху руки и воскликнув:

— Аллилуйя[73]! — и затянул гимн девятого часа «Всех вещей Творец всесильный».

После этого все прихожане поднялись, сложили молитвенно руки и, опустив головы, благоговейно стали внимать словам песнопения несмотря на то, что смысл его понимали лишь избранные, знавшие язык Вергилия[74] и Тертуллиана[75].

Как только свода достигло гортанное:

— Переннис инстет глориа[76]!

К клирику тотчас же присоединился хорал из наоса:

— Преста, Патер пииссиме[77]…

Разбавляя женское пение своим мужественным голосом, Анри всей душой внимал смысл гимна: «Что с единородным Сыном и с Утешителем Духом во все веки вместе правишь…».

Когда раскатистое «Амен» завершило песнопение, прихожане вслед за клириком осенили себя крестным знамением и, заскрипев деревянными лавками, сели на свои места.

Прокашлявшись, клирик велел имеющим бревиарии открыть их на псалме 118 и дождавшись, когда богатые и грамотные особы найдут нужное, указав на сидевшего в первом ряду наоса сеньора, попросил его прочесть стих сто двадцать девятый. Мужчина кивнул убелённой сединами головой и начал с выражением нараспев читать:

— Мирабилиа тестимониа туа[78]…

Открыв данный ему контессой бревиарий, Анри вначале добросовестно следил за чтецом, но рождённые гимном мысли постепенно оттеснили псалом на задний план. Вкладывая в песнопение всю свою искренность, успешный торговец знал, что ему есть за что посылать Всевышнему благодарности. Но вот почему к нему Господь так благосклонен? На его руках уже немало крови, правда, пиратской и врагов Испании, но где та грань, которая отделяет убийцу от героя-защитника? Для испанцев он сейчас герой, зато для англичан и французов такой же убийца, как для него самого те, кого он — Эль Альмиранте — или топил, или же передавал в руки испанского правосудия, не жалевшего для морских разбойников пеньковых «корват[79]». Если прав падре Игнасио, то Анри не стоит ломать над этим вопросом голову, потому как праведный католик, убивающий протестантов и продавших души врагу рода человеческого всякое отребье, делает богоугодное дело. Но как же быть тогда с пятой заповедью Декалога «Не убий»? И почему так часто, глядя на лица пленных, Анри испытывал к некоторым жалость? Почему после особо кровавых боёв приходят к нему во сне муки совести за пролитую кровь?

Анри понимал, что вновь спрашивать падре о терзающих душу сомнениях не стоило. Осознание, что вряд ли он найдёт ответы заставляло его ещё более рьяно уходить в молитву. Но почему Господь, знающий всё обо всех, проявляющий благосклонность и державший над ним свою охранную руку, не может даровать ему — верному слуге — ещё одну милость — ответы на скопившиеся к Всевышнему вопросы? Или же почему хотя бы не лишит его сомнений? Разве бог не всемогущ?

Неожиданно дон Себастьян потянул его за рукав. Анри вздрогнул, вернувшись из своих мыслей в литургию.

— Ваша очередь, адмирал!

Погрузившись в размышления, Анри перестал следить за чтецом и потому сейчас торопливо пробегал глазами по строкам, пытаясь угадать, с какого места ему надобно продолжать чтение. На помощь пришёл дон Себастьян. Наклонившись к Анри, он ткнул пальцем в нужное место и тут же сильный красивый голос Эль Альмиранте наполнил своды, прося у бога твёрдости веры и защиты от беззаконий:

— Грессус меос дириге секундум элоквиум туум[80]…

После четвёртого стиха клирик остановил торговца и передал слово контессе Исабель. Когда звонкий девичий голос стал напевно воздавать хвалу справедливости Всевышнего, Анри передал бревиарий дону Себастьяну, полагая, что его миссия уже выполнена. Вначале он, усердно вслушиваясь в хвалоспевы, мысленно подпевал чтецам, затем снова позволил себе предаться размышлениям, сжимая в руках бревиарий, возвращённый аристократом.

Слушая восхваления божественной справедливости, Анри невольно вспоминал всё, что ему пришлось пережить, и невольно задавался вопросом — чем Господа прогневала его пятилетняя сестра, что он позволил какому-то ублюдку разрубить её? Почему Всемогущий не защитил ни её, ни братьев, хотя они не учинили ничего злого в своих коротких жизнях? И кто тогда спас его жизнь — бог или случайность?..