Повелитель света

– Эти два стекла – весьма необычные, – сказал Шарль, указывая на левую половину окна. – Когда смотришь на них отсюда, из комнаты, то видишь за ними сад, но таким, какой он был до 1860 года – а возможно, и гораздо раньше. Если же смотреть на них снаружи, из сада, то эта «верхняя комнатка» будет казаться такой, какой она была когда-то… до 1829 года, в котором мой прапрапрадед Сезар Кристиани покинул Силаз, чтобы больше в него никогда уже не вернуться.

Клод по-прежнему смотрел на него в недоумении, ничего не понимая. Но Жюльен, более осведомленный, спросил, откуда Шарлю известно, что показанное им комнатой видение предшествует именно 1829 году и отъезду «этого господина, его прапрапрадеда».

– Дело все в том, – пояснил Шарль, – что мы видели именно его. Так что, Клод, вы выиграли пари. Речь идет действительно о фантоме, самом настоящем призраке, неоспоримом сарване. И так как сверхъестественное не существует, следует заключить, что сей феномен – из самых что ни на есть естественных и что наш призрак – всего лишь вполне объяснимый образ. Где бы вы ни стояли – с одной или же с другой стороны этих двух удивительных стекол, – то, что вы видите за ними, является не тем, что находится за ними сейчас, а тем, что находилось за ними до 1829 года, либо же в этом самом, 1829, году, но только до осени, когда Сезар Кристиани, как я уже говорил, уехал в Париж.

– Но как такое возможно?

– Вот этого я пока не знаю… пока не знаю… Прежде всего, теперь я уже более отчетливо припоминаю один факт, который лишь промелькнул в моей памяти, когда мы стояли внизу под каштановым деревом, и я отметил, что половина окна (левая половина, которая теперь, когда мы находимся в комнате, естественно, располагается справа от нас) кажется чем-то закрытой, заделанной. Факт этот заключается в том, что в детстве я всегда видел другую его половину закрытой какими-то пластинами, которые принимал за деревянные доски. Вы слышите: другую половину – не ту, что мне показалась заделанной сейчас, но другую, ту, которая теперь является для нас левой, ту, где и произошла вся эта фантасмагория. Да, точно – темными пластинами, а мне тогда казалось – досками. Я полагал, что когда-то за неимением стекла эту часть окна просто заколотили, а затем забыли заменить эти доски стеклами. Впрочем, через застекленную половину и южное окно в комнату проникало вполне достаточно света. Если бы я вспомнил об этой особенности, когда вы рассказывали мне о видениях, я бы тотчас же спросил у вас, когда именно вместо этих непроницаемых пластин вставили стекла.

– Да никогда мы такого не делали! – возразил управляющий. – Что до меня, то я и вовсе не придавал большого значения этим деталям. Могу лишь заверить вас, мсье Шарль, что за те тридцать с лишним лет, на протяжении которых я нахожусь в услужении у вашей семьи, стекольщик ни разу не производил в «верхней комнатке» какого-либо ремонта.

– Вот как!.. – задумчиво пробормотал Шарль. – Впрочем, вполне возможно, что эти пластины установили там еще во времена самого Сезара Кристиани. Но тогда мы будем вынуждены признать, что внезапно они утратили свою непроницаемость, став такими, какими мы их видим сейчас, то есть показывающими давно прошедшую эпоху.

– Своего рода «ретровизорами», – осмелился предположить водитель Жюльен, – как зеркала заднего вида, которые устанавливают на автомобилях, чтобы видеть тот путь, который машина уже проехала…

Шарль улыбнулся:

– Вероятно, это не совсем так. Не думаю, что наше прошлое можно наблюдать непосредственно, напрямую; по крайней мере, не думаю, что видеть его способны мы сами.

– Естественно, – сказал Жюльен, – потому что его не существует.