Повелитель света

Их взору вновь предстало пустое жилище Сезара, тишину которого, как легко можно было себе представить, нарушали лишь негромкие крики птиц в вольере да легкий шум прокатывавшихся по мостовой экипажей. Фиески и Нина уже отошли от окна, теперь от солнца его защищали опущенные жалюзи, которым вскоре предстояло стать историческими.

Шарль Кристиани остановил камеру, и та перестала урчать. Во времени настоящем установилась тишина еще более полная, нежели в прошлом.

Прошли полчаса, всем показавшиеся вечностью. Каждый прокручивал в голове мучительные мысли. Присутствие Люка вновь стало столь же неприятным, как в начале; для Шарля оно продолжало оставаться совершенно невыносимым. Сам Люк думал о чем-то своем; о чем думали Бертран и Коломба, догадаться несложно.

Мнение мадам Кристиани было им хорошо известно: никогда при ее жизни родственник убийцы Сезара не войдет в семью Кристиани. И вот по некой невероятной прихоти судьбы над Бертраном Валуа нависла угроза стать потомком этого самого убийцы! Так как тут уже сомнений быть не могло: человек с тростью – его предок; люминит нашел этого предка. Как его звали – это, возможно, узнать будет совсем не просто; быть может, люминит и вовсе ничего на сей счет не скажет. Одно несомненно: вскоре проклятая субстанция откроет им, действительно ли Сезара убил человек с тростью. И откроет она это в присутствии мадам Кристиани, которая не преминет – с ее-то проницательным взглядом и прозорливостью – опознать предка своего предполагаемого зятя. Если произойдет подобная катастрофа, о женитьбе Бертрану придется забыть.

Поэтому, как только Люк де Сертей ретировался, устав созерцать пустую комнату и в конечном счете заметив, какую неловкость вызывает у других его пребывание в студии, жених и невеста, чувствуя, что таковыми им, возможно, осталось пробыть лишь месяц, окончательно пали духом.

– Всего-то из-за одной плитки вот-вот рухнет вся крыша! – простонал Бертран.

– Это ужасно! Ужасно! – повторяла Коломба.

– Ох уж эти предки! – сказал Шарль. – Теперь понимаешь, что я имел в виду, старина?

Коломба уже плакала.

– Ну, будет тебе, будет! – произнес ее брат. – Не расстраивайся раньше времени. Не все еще потеряно, далеко не все! Более того, ничего и не доказано даже… Загадочное появление этого типа…

– Моего предка! – поправил его Бертран с ироничной улыбкой и трепетанием этого несравненного носа, выдавшего его в не меньшей степени, чем трость с серебряным набалдашником.

– Хорошо – твоего предка, – согласился Шарль. – Так вот, повторюсь: его загадочное появление не дает нам ничего определенного.

И так как разнервничавшаяся сестра продолжала заливаться слезами, он сказал ей мягко:

– Коломба, дорогая, успокойся. Можешь даже не сомневаться: убийца – Фабиус.

– Но я не хочу и того, чтобы им оказался Фабиус! – воскликнула Коломба и заплакала навзрыд, словно маленькая девочка. – Я хочу, чтобы ты женился на той, которую любишь, чтобы ты тоже был счастлив! Ах, Шарль, Шарль! Как я тебя теперь понимаю! В тысячу раз лучше, чем прежде! Хотя и тогда, как ты знаешь, я тоже тебя понимала…

Она уже икала, бедняжка. Шарль нежно ее обнял.

– По-видимому, одну из свадеб не суждено будет сыграть, – заметил Бертран. – Судя по всему, убийца – либо Фабиус, либо мой анонимный предок; иначе и быть не может.

– Увы! – пробормотала Коломба. Голова и плечи ее тряслись, руки дрожали. – У этого человека есть ключ от квартиры Сезара; он может входить к нему, когда ему заблагорассудится.

– Может, хватит уже предположений? – взмолился Бертран. – Терпение, вера, спокойствие – вот что нам нужно! Как знать, вдруг самые лучшие сюрпризы еще впереди? Как знать, милая моя Коломба, вдруг Сезара и вовсе никто не убивал?

– Вы просто хотите развлечь меня, чтобы я не плакала! «Никто»… Скажете тоже!

– Иногда происходят и столь странные несчастные случаи!

И Бертран перевел взгляд на пластину люминита, обводя глазами все то, что содержалось в давно канувшем в Лету кабинете: мебель, теперь рассредоточенную по разным местам, выброшенные за ненадобностью или отданные в чужие руки предметы. Пластина по-прежнему ретранслировала тишину пустых комнат, движение прохожих по улице, порхающие тени гостиной, где вдруг стали различимы и прыгающие тени, вероятно, ссорившихся обезьянок.

– А возможность самоубийства никто не допускал? – резко переменил тему Бертран, продолжая разглядывать пластину.

– Такая гипотеза рассматривалась адвокатом Фабиуса. Но она не имела никакой основы – ни моральной, ни материальной. У Сезара не было ни единой причины убивать себя…

– Как знать!

– Но что тогда могло статься с орудием убийства, с пистолетом – ведь причиной смерти была угодившая в грудь пуля?

– Открытое окно, деревья… Выброшенный в окно предмет могла задержать какая-нибудь ветка.

– Если помнишь, пуля поразила его, когда он стоял лицом к двери… К двери прихожей или же к двери гостиной… Как видишь, они располагаются рядом, в углу.

Коломба, вытерев слезы, тяжело вздохнула.

– Тебе уже лучше? – спросил Шарль.

– Да, – прошептала она с милой улыбкой.