Повелитель света

Короче говоря, можно было счесть удачей тот факт, что при разделе имущества Сезара пластина люминита, замаскированная под грифельную доску, отошла к Наполеону Кристиани, а не к его тете Люсиль. Не задерживаясь на предположениях о том, что могло бы воспоследовать из этой инверсии, Шарль стал разглядывать дорогие вещицы, которые он полагал навсегда утерянными, вдруг ощутив их очарование и осознав, что прошлое является вовсе не таким далеким, каким оно представлялось. И потом, в этой среде, у себя дома, кузина Друэ еще больше напоминала ему самого оригинального из их предков. Она обожала животных. Обезьянок у нее, правда, не было, но две маленькие откормленные собачки, потявкивая, сновали туда и сюда по ковру… (Господи! Да это же был тот самый ковер савонри, который обагрила кровью смерть Сезара! Темные кровавые пятна уже исчезли, а его арабески потерлись и выцвели.) Стоявшие рядом с окнами два больших вольера раскачивались от взлетов и подпрыгиваний: все их многоцветное и пестрое население свистело, чирикало, давая невероятный концерт, который, несомненно, порадовал бы слух покойного старика.

В этой обстановке жесты и движения кузины Друэ своей резкостью воскрешали в памяти образ их общего предка. Все это складывалось в картину, восхищавшую историка. Ему казалось, что Сезар упорно старается продлить свое существование, используя для этого все те скромные средства, которыми располагают умершие. Против воли Шарля тот фантазер, что живет в каждом из нас, от такой мысли заметно приободрился: и правда, не станут же мертвые так много хлопотать из-за пустяка!

Увы! Если Сезар Кристиани и передал правнучке некоторые черты своего лица, кое-какие из своих манер, любовь к животным и право собственности на целую кучу разрозненных вещиц, этим польза от его наследства и ограничивалась. Документы, оставшиеся после раздела 1835 года, оказались еще более незначительными, чем полагала кузина Друэ; то были счета, деловые письма. Шарлю хватило десяти минут, чтобы убедиться в их ничтожности.

Он скрыл свое разочарование, хотя и не без труда, так как уже осознавал теперь, что в глубине души возлагал на эту последнюю возможность гораздо больше надежд, чем подсказывало здравомыслие, и откланялся, пообещав кузине Друэ навестить ее снова в самое ближайшее время.

Однако же, как всем нам известно, «человек предполагает, а Бог располагает», и обещанного визита славной старушке пришлось ждать семь месяцев.

Действительно, в последующие дни Шарлю повсюду чудились зловещие предзнаменования. Мадам Летурнёр, которую он попросил позвать к телефону, не оказалось дома, и ее горничная сказала, что ее какое-то время не будет. С другой стороны, Люк де Сертей, с которым Шарль виделся теперь лишь по воле случая, выглядел каким-то смущенным, сконфуженным, когда дважды столкнулся с соседом в дверях дома. Неким совершенно загадочным образом изменилось даже поведение мадам Кристиани, которая вдруг сделалась сильно обеспокоенной и была с сыном то более строга, то более ласкова, чем обычно.

Шарль предчувствовал свое несчастье. От незаинтересованных лиц он уже получил подтверждение того, что Рита стала невестой Люка де Сертея. Заодно он понял и то, что матери известно о его прискорбной любви. Он ничего не сказал, не стал изливать душу. Он и мадам Кристиани не обменялись ни единым словом, разве что начали чаще проводить время вдвоем, в атмосфере теплой задушевности, которую они гордо объясняли себе исключительно отъездом Коломбы. И мать, терзаемая тайными муками, от всего сердца молилась об облегчении их двойного страдания.

Можно ли утверждать, что это облегчение наступило? Сказав так, мы бы, наверное, превратно передали их чувства. Однако же, когда до них дошла весть о том, что невеста господина де Сертея серьезно больна, разве к их потрясению и к ужасному беспокойству Шарля не примешалось и некое облегчение? Шарль хотел верить в то, что Рита выздоровеет; он отказывался допустить любой другой исход болезни, причины которой ему были известны и ввиду которой девушка становилась не менее дорогой ему, нежели какая-нибудь прославленная мученица. Но мог ли он не видеть поистине провиденциального вмешательства в этой страшной задержке, лишь немного отсрочивавшей событие, неизбежность которого приводила его в ужас?