Повелитель света

Флоран Макс дрожал. В ответ на вопросы он лишь угрюмо молчал, сидя, скрестив руки, перед чистым холстом… Придя в полнейшее замешательство, крестьянин удалился, сказав: «Извините».

Это что же получается: первый же прохожий может различить этот чудесный шум, расслышать его среди прочих, насладиться им, раструбить на всех перекрестках, что в горах происходит необъяснимый феномен!.. Разнервничавшийся Флоран Макс мысленно уже представлял разбитый прямо здесь шатер для прослушивания, удобно устроившихся в креслах, кружком, туристов, прижимающих к ушам небольшие слуховые трубки, соединенные с центральным устройством, конденсором-усилителем, установленным в той самой точке, где этот таинственный город проявляется за счет звуков.

Он купит этот овраг! Он станет владельцем этого эха!

Ближе к полудню чей-то голос украсил шум новой и бесподобной розой. Художник только что подкрепился; закончив смаковать восхитительный холодный кофе, сдобренный многолетней выдержки виноградной водкой, он раскуривал трубку. Голос пел так, как если бы какая-то женщина положила голову на плечо Флорана Макса и что-то мурлыкала ему на ухо. И, говоря «пел» и «мурлыкала», мы выражаемся весьма приблизительно, так как голос этот на самом деле и не пел, и не мурлыкал, и не говорил, и не вздыхал… Даже непонятно, какие тут можно подобрать слова. То была речь бессловесная, но однако столь же понятная, как звуки виолончели, то была нюансированная и тонкая поэма, не обращавшаяся к разуму… Этот голос обладал необычайными качествами. Он буквально ласкал, что было сущим пустяком по сравнению с той бесконечной нежностью, которую он распространял.

Он удалился, но каким-то чудом Флоран Макс не перестал улавливать его среди других голосов; и каким бы далеким ни казалось его пение, художник всегда распознавал его в общем хоре, где, в сущности говоря, голос этот был одним из многих.

Наступила ночь. Восторг достиг своего апогея. Небо сделалось звездным куполом, поднимавшимся все выше и выше. На самом деле, если бы они пели, вместо того чтобы только сверкать, небосвод издавал бы точно такой же шум, какой пейзажист сейчас слышал.

«Гармония сфер…» – подумал Флоран Макс.

Тем не менее город из миража не покидал его грез, и каким он его выдумал в своем прекрасном детстве, таким этот город и сейчас вставал перед ним – бледным и позолоченным, колышущимся и отсвечивающим, стоящим в том воздушном краю, где наши глаза способны видеть то, что создано Воображением.

Начиная с этого приключения жизнь Флорана Макса полностью изменилась. Он стал вести себя словно школьник, обнаруживший в горах тайный разлом, микроскопическую расселину ярко освещенной пещеры, где чудесным образом живут великолепные игрушки. Теперь он если где и был способен дышать воздухом, то лишь на краю этого оврага. Овраг был единственным в мире местом, где он смог бы поселиться, не испытывая желания оказаться где-либо еще. Уходя оттуда, художник, казалось, оставлял там лучшую часть себя и возвращался в деревню обычным автоматом.

Досадные неприятности преследовали его по пятам.

Овраг располагался на территории общинных земель и потому не подлежал продаже. Это оказалось горьким разочарованием.

Затем так случилось, что шум изменился.

Климат, температура, влажность значительно его ослабили. Зачастую его было едва слышно; но вероятно, ему приходилось преодолевать такие расстояния, обходить столько препятствий на своем пути к этой конденсирующей скале, что удивляться этому не следовало. Однажды во время грозы шум приобрел поразительную интенсивность. Зажмурившему глаза Флорану Максу казалось, что он находится посреди некоей ярмарки, развернувшейся по всей горе. Гонг звенел, словно большой соборный колокол, и дорогой его сердцу голос сделался похожим на легкий поцелуй. В другой день без видимой причины шум удалился и стал едва различим, и Флорану Максу, который всегда видел в нем город из миража, почудилось, что он рассматривает это неведомое поселение, ставшее вдруг лилипутским, в подзорную трубу.

Он часто медитировал. Его воображение создавало зрительный образ для этого феномена. Он представлял себе шум в виде пучка лучей. Скальная ниша немного накренялась, поворачивая к небу свою шероховатую раковину. Флоран Макс видел, как лучи прорезают ущелье, словно дерзкий мост, спускающийся к этой впадине прямо от леса.

Но до леса? Каким путем они следовали до того, как срикошетировать туда, на зеленую вершину? Откуда они доносились?

Как бы то ни было, но именно то место в лесу, откуда чудесное эхо отскакивало к скале, и стало фатальной точкой разрыва.

Прокладка проселочной дороги предполагала устранение нескольких кубов горной породы, для чего в скале были проделаны шурфы, в которые был заложен динамит.

Как-то утром Флоран Макс, слушавший шум с неутомимой радостью, содрогнулся, когда один за другим прогремели три взрыва.

Он обернулся, увидел в лесу светлую дыру, над которой поднималось небольшое облачко дыма, и тотчас же понял, что случилось несчастье.