Повелитель света

Это было ни то ни другое.

Или, скорее, это было сразу и то и другое.

Глава 3 Летучие воры

Двое итальянских поденщиков понятия не имели, что подозрение падает на них. Единственных странных путников, единственных незнакомцев, их стали обвинять тем более настойчиво, что эта виновность должна была, если можно так сказать, «деклассировать» сие злоключение, ниспровергнув его с высот чего-то потустороннего, до которых его подняло деревенское воображение.

«Эти пьемонтцы! Этот чужеземный сброд! Да разорвать их на части, здесь и сейчас!..» Но присутствующие жандармы и некий репортер, прибывший из Парижа, не позволили осуществиться этому скорому правосудию. «Уж лучше, – сказали они, – проследить за их действиями». На том и порешили.

Элементарная хитрость подсказывала, что нужно бы дать этим парням работу и кров, чтобы усыпить их бдительность. К несчастью, фермеры от этого отказались один за другим. 23-го числа, вечером, итальянцы получили расчет у одного земледельца из Шамприона (деревушки, разоренной накануне ночью) и заночевали под открытым небом, на опушке близлежащего леса. Двое жандармов, коим было поручено следить за подозреваемыми, спрятались по всем правилам искусства и уснули в обнимку.

Тем временем деревушка Шамприон подверглась разграблению во второй раз. Сарваны присвоили гуся и уток, которых их владельцы оставили на улице, в полной уверенности, что дважды подряд их не тронут. Пропал и декоративный горшок из искусственной бронзы (вместе с находившимся в нем кустом герани), который возвышался на одном из столбов входной калитки. Другой горшок с геранью, стоявший на другом столбе, воры не тронули. Снова этот дух озорства и подтрунивания, свойственный домовым, гномам, кобольдам, гоблинам, феям, джиннам, троллям – и сарванам!

По пробуждении жандармы, столь досадным образом уснувшие на посту, итальянцев не обнаружили, но упорно твердили, что те скрылись в лесу, чтобы незаметно обделать свои грязные делишки, а затем возвратиться к тайнику.

Впрочем, нашелся свидетель, сообщивший, что поденщики ушли рано утром, направившись к Шателю. Один паренек прокатился вслед за ними на велосипеде до этой деревушки, расположенной, как и другие, на дороге, соединяющей Бельгард с Кюлозом, между рекой и горой. Там двое товарищей весь день ходили от одной двери к другой, умоляя нанять их на работу, но им везде непреклонно отказывали: ожидая продолжения странностей, жители Шателя отдавали себе полный отчет в том, что теперь настал их черед страдать. На этих двух парий они смотрели как на предвестников Зла.

А выглядели эти приспешники дьявола вот как: один – высокий и белокурый, другой, словно по контрасту с ним, маленький и темноволосый. Оба затянуты широкими поясами; первый – красным, второй – синим. Оба – в схожей полинявшей одежде бежевого цвета, фетровых шляпах с широкими полями и в тяжелых башмаках; у каждого сума на перевязи и инструменты землекопа.

Наступил вечер, и, отовсюду изгнанные, даже из трактира, они перекусили извлеченным из котомок хлебом и растянулись под кустом, на лесной опушке, со стороны Кюлоза.

Местные жители в страхе перед приближающейся ночью загнали в хлев скот и заперли на засов двери. Солнце еще не зашло за горизонт, а в Шателе уже воцарилась полуночная тишина.

Парижский репортер и новая пара жандармов заняли позицию у слухового окна невысокого амбара, откуда были хорошо видны расположившиеся у куста итальянцы.

Эти трое часовых решили разделить ночь на четыре вахты; пока кто-то один несет караул, двое его товарищей спят. На первую вахту заступил капрал жандармерии Жерюзон, в то время как его коллега Мило и журналист забылись крепким сном на своих соломенных ложах. При малейшей тревоге Жерюзон должен был их разбудить.

Подозреваемые отдыхали в двадцати метрах от него, улегшись под кусты шиповника. Неподалеку, слева, проходила дорога, вскоре исчезавшая за опушкой леса. С этой же стороны журчала Рона. А с другой – возвышалась, подавляющая своим превосходством, гора Коломбье – огромное хаотическое нагромождение террас, искривленных отрогами и изборожденных небольшими оврагами, скалистыми и зелеными, – темная в этот вечерний час и закрывающая собой дома Кюлоза.

Колокол резко пробил семь раз, и в опускающихся сумерках Жерюзон увидел, как большой пьемонтец пошевелился, присел и разбудил товарища. Они о чем-то тихо посовещались, то и дело с унылым видом кивая в сторону деревни, словно что-то их разочаровало, затем вдруг, похоже решившись, подхватили котомки и связки инструментов и, выйдя на дорогу, зашагали в направлении Кюлоза.