Мои друзья в Эофервике наверняка дадут мне знать, если смогут, а друзей в этом городе у меня хватало. Там жил Олла, владелец таверны, дочь которого, Ханна, вышла замуж за Берга. Подобно всем кабатчикам, он знал все сплетни, а его шлюхи сообщали ему на ушко выведанные у клиентов секреты. Там обитал одноглазый Болдар Гуннарсон, по-прежнему состоявший в ближней дружине Гутфрита, а еще священники, служившие у архиепископа Хротверда. Все эти люди, а также кое-кто помимо них, находили способы передать мне весточку. Послания от них прибывали с путниками, на купеческих судах. С того дня, как я унизил Элдреда, все донесения твердили одно и то же: юнец жаждет мести. Пришло письмо от Гутфрита, хотя стиль его выдавал авторство западного сакса. В нем король требовал изъявить ему покорность и принести клятву, а если я откажусь преклонить колени, грозил разорить мои владения с целью взять причитающуюся с меня дань.
Я сжег письмо и послал предупреждение Ситрику, командовавшему гарнизоном в Дунхолме, на южной моей границе, а также во все деревни и поселения на моей земле, но опять ничего не произошло. Ни один воин не прискакал из Эофервика, ни одна усадьба не сгорела, ни одна корова или овца не пропала.
– Он ничего не предпринимает! – заявила с презрением Бенедетта. – Может, боится тебя?
– Ждет приказа Этельстана, – пояснил я.
Король находился в далеком Винтанкестере, и Элдред явно опасался выступать против меня без одобрения Этельстана. Одобрение это, видимо, было дано, потому что к исходу лета до нас дошла весть о прибытии в Эофервик четырех западносаксонских кораблей с еще сотней воинов и большим сундуком серебра. Эти деньги пошли кузнецам в уплату за острия копий и священникам за проповеди, представлявшие Беббанбург рассадником язычества. Архиепископ Хротверд мог бы пресечь эту чепуху. Он хороший человек, и его симпатия ко мне и нелюбовь к Гутфриду побудили бы дать Элдреду совет не затевать войну между Эофервиком и Беббанбургом, но Хротверд слег с тяжкой хворью. Монах постучал себя по лбу длинным пальцем:
– Бедный старик не соображает даже, обычный сегодня день или воскресный!
– Умом тронулся? – уточнил я.
Монах кивнул. Он и трое его спутников везли Священное Писание в монастырь в Альбе и попросили в Беббанбурге приюта на ночь.
– Иногда он забывает одеваться и едва говорит, куда уж там проповедовать. Руки у него трясутся так, что его кормят кашкой с ложечки. В городе объявились новые священники, лорд – из Уэссекса. И они очень ярые!
– Хочешь сказать, настроены против язычников?
– Еще как настроены!
– Епископ Освальд тоже среди них?
Он покачал выбритой на макушке головой:
– Нет, лорд. Проповеди в соборе читает обычно отец Сеолнот.
Я безрадостно рассмеялся. Я с детства знал Сеолнота и его брата-близнеца Сеолберта и не любил их почти так же сильно, как они меня. У Сеолберта имелась хотя бы веская причина меня ненавидеть, потому как я выбил ему большую часть зубов. Воспоминание об этом приносило хоть какую-то радость, а по мере того, как лето переходило в осень, поводов для радости становилось все меньше. Начались набеги.
Поначалу они были незначительными. Угнали скот на южной моей границе, сожгли амбар, разорили верши. Налетчиками всегда оказывались норманны или даны, ни у одного не было на щите эмблемы Гутфрита в виде клыкастого вепря, и ни один не принадлежал к западным саксам. Я отрядил моего сына во главе трех десятков воинов помочь Ситрику из Дунхолма, но владения мои были обширны, враг осторожен, и мои воины вернулись ни с чем. Потом напали на рыбачьи шаланды. Сети и улов забрали, мачты срубили. Никто из моих людей не был убит или даже ранен.
– Это были два саксонских корабля, – сообщил один из рыбаков, когда я пошел на «Сперхафоке» вдоль побережья.
– Ты заметил у них кресты на штевнях?
– Ничего у них не было, лорд, но они саксонские. Пузатые такие на вид! – Построенные на юге корабли отличались тупым носом, совсем не похожим на острые обводы «Сперхафока». – Напавшие на нас мерзавцы говорили по-иностранному, но корабли у них были точно саксонские.
Я ежедневно отправлял «Сперхафок» на юг, обычно под командой Гербрухта, а брат Эгила Торольф помогал ему на «Банамадре», но и они никого не обнаружили. Угоны скота продолжались, а попы в Эофервике брызгали слюной, проповедуя, что всякий, кто платит языческому господину подати, обречен гореть в адском пламени.