Если он и помнит что-то из того, что сказал, когда ударился головой, то ничего об этом не говорит.
Поскольку второй лошади давно нет, мы вынуждены делить одну. Однако мы проводим больше времени пешком, чем верхом, потому что бедный мерин не может нести двоих так долго.
– Я могу держать вожжи, – говорит он однажды утром после того, как мы хорошо выспались ночью. Он забирается на лошадь в задней части седла, явно намереваясь, чтобы я заняла место перед ним.
– Ты ранен. Я продолжу управлять конем сама.
Он хмурит брови.
– Если кто-то начнет преследовать нас, будет лучше, если я сама буду контролировать ситуацию. То, что я беру бразды правления в свои руки, не сделает тебя менее мужественным.
– Это не…
– Не так?
Когда он не отвечает, я говорю:
– Садись вперед.
Он так и делает.
Каждый день мы меняем повязки на руке Келлина. Я кипячу воду из ручья, чтобы очистить окровавленную ткань, а затем меняю ее. Ему нужно все время держать рану забинтованной, чтобы не попала инфекция.
Но после еще одной недели в дороге я чувствую, что его правая рука горячее, чем обычно. В ту ночь, когда я снимаю бинты, от раны исходит сильный запах, и из нее вытекает белая жидкость.
Я втягиваю воздух сквозь зубы.
– Нам нужно это вычистить.
Какое-то время он молчит.
– Хорошо.
Он шарит по земле здоровой рукой, находит сломанную палку и зажимает ее в зубах.
– Сделай это, – говорит он, и я едва ли могу различить слова из-за ветки у него во рту.
Боюсь, что только причиню ему еще больше вреда. Я никогда раньше не делала ничего подобного, но видела, как это делается. Я много раз резалась о металл, и мне приходилось обращаться к целителю в Лирасу.
Осторожно поднимаю его руку так, чтобы она оказалась параллельна земле.
– Мне нужно, чтобы ты держал свою руку вот так.
Он поднимает колено, чтобы опереться на него локтем.
– Ты хочешь отвернуться? – спрашиваю я.
– Нет.
– Хорошо.
Я кладу пальцы по обе стороны от раны и слегка надавливаю вниз и внутрь. Что-то похожее на всхлип, только гораздо громче, вырывается изо рта Келлина.
– Мне так жаль, – говорю я, наблюдая, как белая жидкость стекает на землю.
Я промываю верхнюю часть раны большим количеством воды, затем повторяю все еще раз, зажимая место вокруг древка стрелы.
Крик Келлина едва заглушается палкой, а его свободная рука тянется ко мне. Он хватает меня за плечо, впивается пальцами.
– Вот и все. Еще один раз.
– Я… я не думаю, что смогу, – говорит он, роняя палку изо рта.
– Ты сможешь. Мы должны вычистить как можно больше.
– Думаю, что предпочел бы умереть.
– Не говори так!
Его дыхание прерывистое, и я знаю, что ему нужно отвлечься от раны.
Очевидное решение поражает меня, словно молот.
Нет, нет. Я не могу. Я не готова.
Но что, если я сделаю это неправильно? Или если он этого не хочет? Или…
Разве он не сказал мне это однажды? Но что, если он передумал? Сейчас так много всего изменилось, и…
Его пронзила стрела. И самое меньшее, что ты можешь сделать, это отвлечь его.
Этого невероятно красивого, доброго и замечательного мужчину, о котором ты никогда не перестаешь думать.
Прежде чем я успеваю отговорить себя от этого, хватаю лицо Келлина обеими руками, поворачиваю его к себе и наклоняюсь.
Мой нос утыкается в его щеку, а затем мои губы касаются его, и я думаю, что, возможно, сделала что-то очень неправильное, потому что все его тело подо мной напрягается.
О, Богини, мне нужно отодвинуться. Отстраниться. Но я уже сделала это, и отступать поздно. Что же мне делать? По меньшей мере я должна сделать то, что собиралась, не так ли?
Провожу губами по его губам так, как он делал это десятки раз до этого. Трудно сказать, все ли я делаю правильно, потому что он застыл, как камень. Я слишком сильно давлю? Слишком мягко? Должна ли я что-то сказать?
Может быть, мне стоит встать и уйти. Притвориться, что этого никогда не было. Может быть, я споткнусь о камень, упаду в канаву и умру от стыда, чтобы мне не пришлось снова сталкиваться с ним после этого.
Я сжимаю руки, прижатые к его подбородку, готовясь оттолкнуться, как вдруг он начинает двигаться.
Сначала я думаю, что, наверное, он собирается оттолкнуть меня, но его лежащая на моем плече рука притягивает меня ближе, и его губы начинают двигаться в такт моим. Мне требуется слишком много времени, чтобы понять, что он