С каждым вздохом Келлин стонет. Одна моя рука лежит у него на голове, другая – на руке.
– Все в порядке, – говорю я ему. – С тобой все будет хорошо. Просто подожди здесь минутку.
Как будто он может куда-то деться.
Я пытаюсь найти лошадей. Это не обученные боевые кони, так что они испугались при первых признаках опасности. Лошади Келлина нигде не видно, но я нахожу своего мерина, пасущегося в густой траве примерно в сотне ярдов от меня.
Когда я возвращаю его на залитую кровью поляну, то беру один из своих бурдюков с водой и возвращаюсь к Келлину. Смываю кровь с его головы и обматываю ее рубашкой одного из мертвых солдат.
Келлин слегка похрапывает, и я чмокаю его в нос.
– Что? – кричит он, а затем снова начинает стонать.
– Не спи.
– Почему?
– Ты ударился головой.
– И что?
– Ну, когда ты ударяешься головой, то должен оставаться в сознании.
– Почему?
– Я не знаю! Просто так говорят.
– Мне нужно поспать.
– Может, ты перестанешь упрямиться? Мне нужно решить, что делать с этой стрелой.
Рана глубокая, но стрела не пронзила руку насквозь. Мне нужно протолкнуть ее наконечник? Я не смогу вытащить стрелу обратно. Сама рана не сильно кровоточит, но то, что из нее торчит стрела, это очень плохо.
– Проснись! – огрызаюсь я.
Келлин приходит в сознание.
– Зива, я устал.
– Нет. Не спи. Помоги мне – сообрази, что делать с этой стрелой.
– Оставь это, – шипит он. – У нас нет ничего, чтобы вытащить ее, или залатать рану, или…
– Келлин!
– Я не сплю!
– Ты можешь забраться на лошадь?
– Я не знаю, смогу ли подняться.
Он снова начинает засыпать, и я знаю, что древко стрелы будет большой проблемой. Стрела такая длинная, что будет натыкаться на разные предметы, причиняя ему сильную боль.
Если ушиб головы не убьет его раньше.
Я кладу обе руки на древко стрелы, прижимая его как можно ближе к коже Келлина.
Затем резко ломаю его.
– ЧЕРТ! ЧЕРТ! БОЖЕ!
Келлин внезапно выпрямляется и отталкивает меня. Знаю, что он не в своем уме и вдобавок испытывает невообразимую боль, поэтому не принимаю это на свой счет.
Я отбрасываю обломок стрелы, прикрываю рану, насколько могу, выше и ниже древка, а затем поднимаю Келлина на ноги.
– Давай. На коня. Верхом ты сможешь отдохнуть.
Я нахожу большой камень, на который Келлин мог бы взобраться, чтобы сесть в седло. Когда мы забираемся на лошадь, я обнимаю юношу сзади, и он оседает на меня. Он совсем не держится, и это довольно тяжело.
– Келлин, поговори со мной.
– Ты сказала, что я могу отдохнуть, – невнятно произносит он.
– Ты можешь. Можешь не двигаться. Но тебе все равно придется поговорить со мной.
– Я не хочу с тобой разговаривать. Хочу, чтобы ты поговорила со мной.
Лошадь перепрыгивает через ствол небольшого дерева, и Келлин снова стонет.
– Что это значит? – спрашиваю я.
– Я всегда первый все начинаю. Разговоры. Поцелуи. Флирт. Все это. Сначала я делал это, потому что ты стеснялась, и я думал, что, возможно, это то, что тебе нужно… – его голос стихает.
– Келлин!
– Но это нечестно! – кричит он, когда снова просыпается. – Хочу быть с той, кто тоже хочет меня. Я хочу быть с той, кто прилагает усилия, чтобы быть со мной. Для отношений нужны два человека, и они должны быть равными партнерами. И не важно, как сильно я хочу тебя, мне не удастся заставить тебя хотеть меня. Так что я отступаю, и если ты хочешь меня, тебе придется постараться самой…
Он снова проваливается в сон, а я так потрясена этими словами, что на мгновение оставляю его в покое.
Сестры-Богини, так вот что он делал. Ведя себя как ни в чем не бывало. Не придавая значения поцелую. Храня молчание. Он хочет, чтобы я проявила инициативу. Хочет равноправных отношений, и я не знаю, получится ли у меня. Я провожу так много времени в одиночестве, предпочитая его всему остальному. Не знаю, как быть той, кто ему нужен. Той, кого он хочет.
Но что, если мне будет сложно? Что, если я скажу или сделаю что-то ужасное и оттолкну его навсегда? Неужели он не понимает, что я делаю ему одолжение, позволяя начать все сначала? Я боюсь сделать что-то не то.
Я говорю себе, что сейчас мне не нужно принимать никаких решений. Прямо сейчас я должна доставить Келлина в столицу, чтобы Серута смогла привести его в порядок. Как долго нам еще добираться туда? Три недели? Месяц?
Как долго эта стрела может оставаться в его руке, прежде чем это приведет к необратимым последствиям?
– Келлин, – говорю я.
– Ммм? – сонно спрашивает он.
– Просто проверяю, как ты.
Хотя, честно говоря, я понятия не имею, что проверяю. Но раз он в сознании, значит, в порядке, верно?
И, Сестры, как же я надеюсь, что он забудет все, что сказал мне сегодня.
Мы едем ночью. Хоть я и вырубила тех солдат, не знаю, сколько из них погибли. Я просто надеюсь, что их травмы достаточно серьезны, чтобы они были не в состоянии преследовать нас.
В течение следующих нескольких дней Келлин приходит в себя и пытается скрыть боль в руке.
– Вот, – говорю я, протягивая импровизированную повязку.
– Спасибо.