Повешенный

– Извините, – еще раз сказал Петр Яхонтович и поспешно отошел от скорее всего заболевающей, уже наполненной чужими бациллами, как горем, кондукторши.

– Вы знаете, как хорошо летом? – развернулась она ему вслед. – Я все лето в саду. Раз в неделю выхожу в лес стресс снимать. Тут главное, как надо – рано утром с солнышком встаешь, идешь, прям вот как можно дальше…

– Да знаю я, – вдруг обернулась старуха с соседнего сидения, в белой шали поверх огромной меховой шапки с блестящей брошью. Старуха, как отметил Петр Яхонтович, была похожа на наполеоновского гвардейца, застрявшего посреди бесконечной русской зимы.

– Выходишь и кричишь, что есть мочи. Проораться надо. Через крик вся гадость выходит, – продолжала старуха.

– Да, послушайте, я вам другое хотела, – ухватившись за старухино внимание понесла кондукторша. – Идешь значит, как можно дальше. Чтоб никого из людей не было вокруг. Находишь муравейник побольше. Такие знаете есть, с рыжими муравьями. Кусучими. Раздеваешься. И ложишься так, голый, на муравейник. Они тебя кусают, ну так и пусть себе кусают, ты терпи, тут как раз можно и покричать.

– Прям голый ложишься? – поинтересовался стоящий рядом, не старый еще мужик в очках.

– Конечно, – ответила кондукторша. Куда-то сразу исчезла ее утомленность и желтый цвет лица заиграл розовым, понурые плечи распрямились, от нее пахнуло жаром и энергией.

– А долго лежать? – спросила старушка-гвардеец. – Дайте-ка я запишу, а то ведь забуду.

Воображение услужливо стало рисовать Петру Яхонтовичу кондуктора, старушку и мужика в очках на метровых лесных муравейниках. Они лежали животами на самых макушках, безвольно свесив руки-ноги. Но почему-то в одежде. В зимней. По ним радостно сновали муравьи. Все кричали. От их ора дрожали стекла трамвая.

– Гадость какая, – буркнул Петр Яхонтович и вывалился из трамвая на суетливую, наполненную мельтешащими людьми, остановку.

***

Хорошо бы как-нибудь на море съездить, подумал Петр Яхонтович, разглядывая обстановку стриптиз-клуба на входе.

Его пустили. Он прошел фэйс-контроль и заплатил положенную «пятерку».

Высокая, умопомрачительная в своей откровенно-водевильном наряде девица проводила его к небольшому столику, потонувшему в пузырях мощных кресел и диванов, прямо рядом с длинной сценой. Из сцены торчали и упирались в потолок блестящие шесты. По похожим шестам маленький Петр в свое время ползал на уроках физкультуры до боли сжигая ляжки и ладошки при быстром скольжении вниз.

Девица еще успела спросить его что-то дежурное, вроде «вы первый раз у нас?», как он уже вскинулся неприлично быстро, пугая ее криком «Лиза!», одновременно боясь, что обознался и стесняясь своего мальчишеского поведения.

Не обознался. Лиза, как ему показалось, была немного шокировано его присутствием, но села рядом под снисходительным и понимающим взглядом, оставившей его наконец в покое, встречающей гостей девицы.

– Что вы здесь делаете? – спросила Лиза своим узнаваемым, немного хрипловатым, как сбившимся голосом. Он окончательно поверил, что это она, несмотря на то что Лиза была чересчур одета по сравнению с тем, какой он ее видел на сцене, в театре. И прическа у нее была какая-то прилизанная – прилаченная, отгеленная, напомаженная – ненастоящая какая-то. Где дикие кудри? От Лизы сладко пахло и внутренний голос Петра Яхонтовича по-звериному заурчал. Что же я здесь делаю, еще робко вопрошал его голос разума, отбиваясь от этого звериного рыка.

Честно говоря, что будет дальше этого момента Петр Яхонтович не планировал и даже не разрешал себе думать на эту тему, пока так неудержимо несся к этому низенькому столику, пухлому дивану и стробоскопному свету. У него не было продуманного плана, но он тем не менее еще утром снял номер в гостинице и даже немного смущаясь поинтересовался на рецепции, можно ли ему привести гостя? А гостью?

Еще он подумал, что ни разу не разговаривал с Лизой, да и вообще видел ее только тогда, когда так по-дурацки свалился в обморок. Поэтому собрав в кулак все свое актерское мастерство и остатки смелости, Петр Яхонтович небрежно откинулся на пузатые подушки и развязно сказал:

– Да, вот. Решил отдохнуть. Друг, он, кстати, директор местного театра Драмы, порекомендовал сюда зайти. Посмотреть.

Дальше ему стало легче. Не знаешь, как себя вести – играй. Это правило Петр Яхонтович усвоил еще в институте. Лиза отвечала односложно и все время смотрела со странной смесью интереса и недоумения, а Петр Яхонтович блистал. Он по-барски шутил, зыркал одобряющим взглядом на голых, сочных девушек, которые мелькали на сцене, заказывал фруктовые тарелки, кальян, виски и коньяк.