Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

Я слыхал Рублёвку, но не знал, с чем её кушают. Да, тут вся елита московская. Едем, смотрю, стена высотой семь-восемь метров и везде камеры.

– А ето что такоя?

– Ето усадьба пресидента и премьера.

– Ого, загородились оне! Ну, молодсы, поцарьствуйте хоть на этим свете, и хватит, а тот свет ишо надо заработать. – Я не знаю, сколь здесь гектар, но, наверно, немало.

А вот и дом Тани Геннадьевны – пятьсот метров от етой стены, дом из круглого дерева, построен недавно. Нас встречают вся семья: Танин папа и мама, ето пожилые родители лет под семьдесят, но какия приветливы и ласковы! Что мне в нём родноя – не могу вспомнить. Знакомимся, его звать Геннадий Васильевич Голованов, её Зоя[517]. Нас пригласили в дом, мы зашли, всё уютно и красиво, в зале в красным углу иконы – да, по-нашему. Но иконы есть наши и часть никониянских. Нас посадили на диване, пошла беседа, оне стали спрашивать: хто, как, откуда, куда, я кратко рассказал. Геннадий Васильевич сказал:

– Да, жалко, но у нас структура государственна не работает. Такими семьями заселить Россию – ето благо отечеству. Сто лет проскитались в чужих страна́х, а своё не забыли – таким надо памятник ставить, а тут насмешка.

Тётя Зоя тоже восхищалась и жалела. Мне стало интересно: у них у всех подход не российский. Я не вытерпел и спросил:

– А вы откуда? У вас подход не российский.

Геннадий Васильевич засмеялся и сказал:

– А где нас судьба не таскала! Я был капитаном русского флота, и везде побывали, на горе Афоне и то пожили.

– Да, чичас понятно. – И я спомнил того капитана: в 80-х годах был переводчиком, и вот именно такого же капитана встречал, что меня кормил грибочкями да огурчиками, да, такой же дипломат.

А вот Таня – ето замечательна девушка, ето конкретна, ответственна и енергична девушка, уже свыше тридцать лет, но не взамужем. Я спросил:

– А что не вышла взамуж, Таня?

Она ответила:

– Порядошной не подходил, а за кого попало неохота.

– Ну молодес, правильно, и береги себя, лучше прожить одной, чем потом маяться.

Она:

– Да, ето так. – Вот она кака́ замечательна, но стыдливая, вот за ето она мне понравилась, как дочь, я ей ето сказал, она потупилась. Да, в России есть замечательный молодёж!

Тётя Зоя – тоже добродушная душа и угодлива, да вообче вся семья как на подбор.

Звонок.

– Алё, да, мы вас ждём. Хорошо.

– Ну что, где оне?

– Час будут.

– А что, ишо гостей ждёте?

– Да, чичас подъедут Герман Стерлигов.

– Интересно, ето старый приятель.

– Да, он вам знакомый?

– Конечно. Я был у него в деревне, у него хоро́ша семья, но я не могу его понять.

– Да он такой и есть: час так, час едак, – сказал Геннадий Васильевич.

Вот и Герман Стерлигов, он с женой.

– Ну, Данила, здорово! Что, бежите?

– Да, приходится бежать, Герман.

– Дак я же говорил тебе, что у вас здесь не получится, а ты возражал и надеялся, что всё у вас получится.

– Да, Герман, всё ето было, и я не каюсь, что всё испытано на своёй шкурке.

– Да, правильно судишь. Но бегите отсуда поскорея и всё староверам расскажите, пускай о России и не думают, тут заселился сам сатана.

– Я верю тебе, Герман, но у нас ишо книги и иконы остаются здесь, чичас не в силах их вывезти.

– Данила, пока возможно вывезти – вывози, а вот придёт время – ты их больше не вывезешь.

– Что, неужели так может получиться?

– Я говорю – слушай и не допытывайся.

Я вижу, что он сегодня какой-то злой, но не могу понять, в чём дело. На все вопросы и всем отвечает на вред, слушаю, он хозяину дома говорит прямо в глаза:

– А ты никониянин, вы все еретики. – Геннадий Васильевич смеётся.

Смотрю, и Зине Савиновне досталось. Я возразил, Геннадий Васильевич сказал:

– Данила Терентьевич, не связывайся, он такой и есть.

– Как так? Неправильно, надо поговорить на ету тему. Герман, ты не прав с такими выражениями.

– А что, за них? Тоже еретик!

– Герман, за ето ответишь. Ты бы попу ето сказал – я был бы с тобой согласен. Он изучал всю семинарию и академию, знает всю историю духовною, и всё равно по-своему сдура́ют[518] боятся глядеть правде в глаза – называй еретиком. А простой народ – он невинный и правду не знает, с чем её кушают. Ты же грамотный – при Страшном суде Господь скажет всем еретикам: «Идите, проклятые, во огнь вечный, Арий и собор его, Македоний и собор его, Пётр Гугнивый и собор его католики, Евтихий и собор его, Лютер и собор его», вот тут будет «и Никон и собор его и всем, хто крошил на куски правую веру».

Герман мале́нькя сдал, но задал мне вопрос:

– Данила, а вы священство признаёте, нет?

– Герман, хороший вопрос. Какоя священство, где оно чисто и непорочно? Дай нам его, и мы проверим, откуда оно. Знаю, что все возрадовались бы, но его нету и не будет до пришествия Христова. Последнея офисияльноя падения – ето никониянско, вся империя упала, и за правду вешали, ка́знили, жгли и тому подобно. Нихто не чужие, а свои! Вот за всё за ето чичас Россия и страдает, и лучше не будет, а толькя хуже.

– Данила, ты правильно понимаешь. Можно с вами однем крестом молиться, на каких основаниях?

– На Правилах святых отец, семи Вселенских Соборах и девять Поместных.