Повесть, которая сама себя описывает

Гарри, хотя и слышал недавно от обоих иностранцев русскую речь, но то ли забыл, а то ли счел за лучшее не возражать.

— Это... — произнес он. — Хэлоу.

— Хай, Гарри! — весело ответил Олег. — Претти вэзе, изнт ит? Хау ду ю лайк ауа пати?

Гарри, хотя вытаращил на Олега глаза и открыл от усердия рот, не нашелся что ответить.

— Отвечай, козел, невежливо же! — пнул его Стива.

— Э... — сказал Гарри. — Э... Э... Монтана!

— Вот факен монтана?! — воскликнул Стива. — Тебя английским языком спрашивают: гомик ты?

— Ай... — промямлил Гарри. — Ну... Йес.

— Что йес? Ну что йес?! Ты с кем разговариваешь? С иностранцами? Ну так и отвечай: коротко, ясно, по-английски! Так, мол, и так — ай эм пидор гнойный! Давай, рожай быстрей, а то еще получишь.

— Ай эм пидор гнойный, — сообщил Гарри.

— Вот? — удивился Олег. — А ю гей? Фогив ми, бат ай кэнт билив. Индид э гей?

— Повтори, — перевел Стива.

— Пидор. Гнойный, — отрывисто подтвердил Гарри, не поднимая лица от пола.

— Индид э гей... Вот фак из ит!

Олег взвигнул, явно подражая ниггеру, высоко подпрыгнул и, приземлившись, пнул Гарри, в ответ молча содрогнувшегося.

Стива перевел:

— Он спрашивает: что это за фигня такая, почему хиппанов и гомиков в трамваи пускают? У них не пускают, чтобы сифилис не разносили. У них, говорит, всем гомикам положено нашивать на одежду специальные знаки, чтобы все вокруг видели. Жопу нарисованную. С этими знаками в трамвай нельзя, а в поездах для них прицепляют специальный такой голубой вагон.

— О, йес, — заулыбался Олег. — Тел хим, плиз, эбаут гей-клабз.

— Чего? — не понял Стива, но подумав, сказал: — А, ну типа да. Еще у них есть специальные заведения для гомиков, гей-клубы. Если гомик зайдет в простой бар или паб, его же могут побить. Но есть специальные охраняемые загородные заведения, типа пансионаты такие. Ну там типа столовки такой огромной, только ложки дырявые. И там гомики тусуются: халкают, хавают, хезают, все дела, короче. Фильмы им привозят специальные. Там же и спальное помещение у них есть, и мастерская, и библиотека, и душевая, и хор мальчиков, и любительский театр-студия, и балетный кружок. На столбе репродуктор, музыка нон-стоп от подъема до отбоя. Ваще фирменный музон: Элтон Джон, «Квин», все дела. Охрана хорошая, с овчарками; в общем, все продумано. Ну и карцер, конечно, есть, не без того. Сам знаешь, как бывает: иной гомик напьется и начинает барагозить, выеживаться, хипповать! Тогда его, конечно, в карцер. А в остальном там полная свобода в пределах периметра ограждения.

Олег и Кирюша с трудом сдерживали смех, но Гарри этого не замечал, ибо сосредоточенно смотрел прямо перед собой, то есть в грязный пол. Он, вероятно, все бы отдал, чтобы быть сейчас не здесь, а в заграничном гей-клубе.

Стивина фантазия, однако, иссякла. От слегонца пнул Гарри в ухо и сказал:

— Ну ладно, хорош тут вонять, ползи отсюда.

Гарри вздрогнул, оживленно вздохнул и быстро, как ящерка, пополз к выходу.

— Э, только блевотину пусть сперва уберет, — потребовал Олег. — А то пополз!

— Да,— согласился Стива. — Гарри, блевотину вытер, пожалуйста.

Гарри поднялся на ноги, подошел к испачканным сиденьям и стал их вытирать рукавом, кажется, не весьма охотно и усердно. Трем храбрым мушкетерам такая небрежность тоже не весьма понравилась.

— Бай хэндз! — потребовал Олег.

— Ручками, ручками! — перевел Стива.

— А че ручками... — открыл даже свой рот и явственно произнес Гарри.

— А ты хочешь языком? — удивился Стива.

Стива правильно удивился: Гарри даже руками-то не особенно хотел, а уж языком и подавно (ударять слово «подавно» в данном случае нужно по первому слогу).

— Давай-давай! А то работаешь спустя рукава! — мало того что на чистом русском языке добавил Кирюша, да еще и типа скаламбурил.

Несчастному молодому рабочему пришлось выполнить все строгие, но справедливые требования триумвирата. Только после этого его с миром выгнали во тьму внешнюю и даже проводили с почетом, или, точнее говоря, с позором, то есть тумаками и улюлюканьем.

Постояли на улице, покурили, обсудили это происшествие:

— Да уж, это не люди, это животные какие-то.

— Это не животные, это призраки.

— Какие призраки?

— Призраки прошлого!

— А по-моему, это призраки будущего. Уэллса читал? Это же самые настоящие морлоки.

— Да какие там, в жопу, морлоки! Типичные геги.

— Я и говорю — морлоки.

Встречного поезда все еще не было. Стива и Кирюша снова приложились к фляжке.

— Слышь, Петрашевский, — сказал Стива. — Ты подругу-то лучше бы в гости пригласил. Между прочим!

— Ну да! А бабку куда?

— А бритвой по горлу и в колодец!

— Да ну, что ты, — махнул рукой Кашин. — Она не согласится.

— Ясен дуб, не согласится, — согласился Стива. — А ты бы все равно позвал, вдруг согласится?

Кашин неопределенно пожал плечами.

— Слушайте, господа, — вдруг вслух задался вопросом Кирюша. — А если они морлоки, то мы-то кто? Элои, что ли? Тогда бы они нас сожрать должны, а все как-то наоборот получается.

Кашин задумался. А Стива ответил:

— А мы боги. «Трудно быть богом» читал?

— Читал.

— Ну вот, мы и есть эти боги. Из будущего. Вот мы их всех и мочим как хочем.