Повесть о браслете

— Мне не дозволялось в отсутствие моего супруга, — сказала Каинахи, — делать приношения приверженцам дхармы, заботиться о брахманах, радушно принимать отшельников, встречать гостей, достойных нашей семьи. Как могла, я пыталась скрыть мою печаль и тяжесть одиночества от вашей высокочтимой матери и мудрого отца, наделенного царским величием. Но они чувствовали мое горе и одаривали меня нежными, ласковыми словами, шедшими из полного состраданья сердца. Когда я заставляла себя улыбаться, их сердца сжимались от горя, словно они чувствовали мою боль и отчаяние, сокрытые глубоко в моем сердце. Вы пожелали пойти путем, который не восхваляете, но что бы ни случилось, мой супружеский долг неизменен, и потому я оставила наш дом и пошла за вами.

— Ты покинула, — говорил Ковалан, — не только родителей и близких, но и ласковых подруг и милых своих служанок. С собой в тяжелым путь ты взяла лишь скромность, естественную простоту и бесконечную преданность, столь восхваляемую непорочными мудрецами. Отправившись со мной, ты помогла мне забыть мои горести. Ты золото, ты драгоценное ожерелье! Ты словно гирлянда благоухающих цветов! О мое божество, олицетворяющее стыдливость, о светоч обширного мира! Нежный бутон супружеской верности, ты поистине богиня красоты, исполненная смирения! Теперь я должен уйти и возьму с собой один браслет с твоей маленькой ножки. Не предавайся печали, я скоро вернусь к тебе.

Снова и снова обнимал он свою любимую жену, лотосоподобные глаза которой были полны печали, и видя, что Каннахи остается здесь совершенно одна, без единой своей подруги, Ковалан почувствовал, как тоскливо сжалось его сердце. Глаза его застилали слезы, когда он простился с женой и пошел неуверенным шагом из пастушеской хижины. Дорогой навстречу ему шел бык с горбом — то было зловещей приметой, хотя он и не ведал этого, как многие из людей его касты[102].

Ковалан миновал засыпанную пыльцой и пометом лужайку, где собирались танцевать пастушки, прошел улицу, где жили блудницы, и оказался на базарной площади. Так случилось, что прямо по дороге навстречу ему шла большая процессия из ста ювелиров, искусных во всех тонкостях своего мастерства. Во главе их шел важной походкой золотых дел мастер, одетый в хорошее платье, держа в руке пинцет. Ковалан решил, что это не кто иной, как искусный ювелир самого пандийского царя. К нему и обратился Ковалан с просьбой оценить браслет, вполне достойный того, чтобы украсить лодыжку величественной царицы. Мастер с лицом посланца бога смерти, сложив подобострастно руки, сказал:

— Покорный ваш раб, я готов вам служить, хотя я плохо разбираюсь в этих украшениях. Я выделываю драгоценные камни для короны нашего владыки. Ковалан раскрыл свой сверток, в котором был заключен бесценный браслет, и этот человек, искусный во лжи не меньше, чем в своем деле, увидел браслет редчайшей выделки из лучшего золота, с рубином и чистейшими бриллиантами, и исполнился злого умысла.

— Этот ножной браслет не может принадлежать никому кроме великой владычествующей над нами царицы. Я пойду и доложу об этом браслете нашему могущественному повелителю, а вы подождите меня пока вот здесь, возле моей ветхой хижины.

Ковалан решил подождать под сводами божьего храма, рядом с которым стоял дом этого коварного человека, который, дождавшись, когда Ковалан вошел внутрьхрама, устремился во дворец, подстегиваемый низким и дерзким замыслом. Незадолго до того этот негодяй похитил у царицы точно такой же браслет, и, поскольку его козни еще не были обнаружены, он решил объявить вором перед самим царем Ковалана, бывшего здесь чужестранцем.

В это время царица сердилась па своего мужа, подозревая, что его сердце пленили блудницы-ганики с их возбуждающими танцами, ласкающими слух напевами и чарующей музыкой лютен. При последнем свидании с царем его благородная супруга, скрывая вызванный ревностью гнев, притворно пожаловалась на острую головную боль и отказала царю в любовных ласках. Пылающий от вожделения царь, отпустив своих ближайших советников, устремился в покои царицы, оберегаемые множеством служанок с огромными блуждающими по сторонам глазами, и в это время у самых дверей половины царицы, там, где стояла стража, перед ним простерся ниц ювелир, с превеликим самоуничижением возвеличивая повелителя:

— О великий царь! Вор, похитивший браслет из царского дворца, не подбирал ключей к замкам и не взламывал запоры; он прибег к мантрам, с помощью которых навел чары на стражников и нагнал на них дремоту. Ему удалось скрыться от глаз стражей, оберегающих этот славный и величественный город, но сейчас он находится возле моей убогой лачуги.

Для Ковалана наступило время свершения его кармы, и царь, украшенный гирляндой только что распустившихся маргозовых бутонов, не обременяя себя необходимым расследованием, позвал стражу и повелел:

— Пойдите вы с ним. И если в руках вора обнаружите браслет, похищенный у моей возлюбленной супруги, украшенной ожерельем раскрывшихся цветов казните его на месте, а браслет принесите сюда!