Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 1

Как-то вскоре после этого императорский сопровождающий Накатада, выйдя из дворца императора, направился к левому генералу. Он постучал в ворота, и к нему вышел управляющий Фудзивара Кадзутика.

— Доложите императорскому сопровождающему Накадзуми, что пришёл Накатада, — попросил гость.

Управляющий пошёл к Накадзуми, доложил о визите, и тот распорядился:

— Пригласите его сюда!

Он велел провести Накатада в свои покои и принял его там.

— В тот день, когда мы познакомились, я выпил слишком много вина и являл собой зрелище плачевное. Боюсь, что в разговоре с вами допустил какую-нибудь неучтивость. Я пришёл принести вам свои извинения, — начал Накатада.

— Это мне нужно просить у вас прощения, — ответил Накадзуми. — Думаю, что это я в ту ночь был недостаточно любезен с вами. Я был очень пьян и ничего не помню.

У них завязалась задушевная беседа.

— Обычно я провожу время в одиночестве, как сегодня, — сказал Накадзуми, — заходите ко мне время от времени. Дамы, которую бы я постоянно навещал, у меня нет, и я целыми днями скучаю.

— Отчего это? — спросил Накатада. — Мне вот, кроме как в императорский дворец, ходить некуда. Домов же, куда вы можете пойти, так много, как шерстинок у быка!

— Не находится ли такой дом на роге у цилиня?[304] — усмехнулся хозяин.

Беседа их была очень сердечной. При прощании они обменялись уверениями, что будут во всём помогать друг другу, и Накатада отправился к себе.

С тех пор Накатада стал время от времени приходить к Накадзуми, и Масаёри, узнав об этом, сказал своим молодым сыновьям:

— Когда императорский сопровождающий Накатада приходит к нам, оказывайте ему, дети мои, подобающий приём. Он вряд ли станет учить вас играть на кото, но и в игре на других инструментах он столь искусен, что сравниться с ним никто не может. Когда он будет исполнять музыку, слушайте его внимательно и старайтесь запомнить хоть что-нибудь.

В сердце Накатада запала мысль написать письмо Атэмия, и он всё чаще навещал Накадзуми. Юноша стал своим человеком в доме Масаёри и часто заводил разговоры с прислуживающими госпожам дамами. Среди них была одна молодая девушка из хорошей семьи, по прозванию Соо, которая состояла при Атэмия. Накатада давал ей обиняками понять о своих чувствах к Атэмия, но девушка отвечала холодно и, по-видимому, ничем помочь ему не собиралась. Однажды Накатада, отломив очень красивую ветку хаги, написал на листьях его такое стихотворение:

«И белая роса

На нижних ветках хаги

Печалится о том,

Что скоро жёлты

Станут листья…»[305]

Он вручил ветку Соо и попросил:

— Когда будет удобный случай, передай, пожалуйста, твоей госпоже.

Соо тотчас принесла ветку Атэмия, и красавица долго её рассматривала.

* * *

Пришло письмо от наследника престола:

«Сердце моё неизменно

Доверяет тебе.

Но осенью, в долгую ночь,

Когда воет ветер холодный,

Я мучусь сомненьем».

Атэмия написала в ответ:

«Как только задует

Осени ветер холодный,

Падают листья и никнут травы,

Иные же этому ветру

Верят… Как это прискорбно!»[306]

Пришло письмо от принца Хёбукё:

«В травах густых,

О тебе лишь тоскуя,

Душа моя бродит.

Разве не ей сострадая,

Плачут цикады?»

Атэмия написала в ответ:

«Если душа

В зарослях вянущих трав

Долго блуждала,

То знает она, как переменчиво сердце

Плачущих горько цикад».

Правый генерал Канэмаса был в это время болен, и, опасаясь, что больше не поднимется с постели, он написал письмо Атэмия:

«Вот уже несколько дней, как я тяжело болен. Мне сделалось нестерпимо грустно при мысли, что я скончаюсь, не сказав Вам о своём положении.

Исчезнуть должен, как роса

При блеске утра исчезает.

Но если бы увидеть мог письмо,

Твоей рукой начертанные знаки,

Душа б моя осталась в этом мире.

Как бы я радовался, если бы Вы могли навестить меня!»

Атэмия ничего ему не ответила.

Пришло письмо от второго советника министра Масаакира:

«Клокочет река,

Что горькие слёзы мои

Собой наполняют.

Так грудь мою чувства теснят,

И мнится, что скоро умру от любви».

Советник Санэтада отправился в это время в паломничество в храм Сига. Возвратившись, он преподнёс Атэмия очень красивую ветку клёна, мокрую от росы, приложив к ней письмо:

«Осенние горы пожаром

Моя любовь охватила.

Так мокры от слёз рукава,

Что влага струится из них

На кленовые листья».